Записки Клуба Лазаря - Тони Поллард Страница 5

Стараясь не расплескать содержимое ночного горшка, я повернулся к стоявшему сзади меня худощавому седовласому мужчине.

— Конечно, сэр Бенджамин. Когда вам будет удобно? — На этом следовало бы остановиться, но язык меня подвел: — Сегодня у меня не особенно загруженный день.

— Так, дайте подумать, — зловещим тоном ответил сэр Бенджамин; этот старикашка никогда не упускал своего. — Приходите к четырем часам. — С этими словами он удалился на осмотр больных в сопровождении своего омерзительного ассистента Мумрилла.

— Черт, — пробормотал я про себя, отдавая горшок сестре. Она заглянула в него и кивнула, восхищаясь моими наблюдательными способностями. Я ободряюще улыбнулся пациенту, который был немного смущен столь пристальным интересом.

— Очень хорошо, — сказал я. — Вам не о чем беспокоиться.

Закончив с обходом, я направился в свой кабинет, все еще сожалея об опрометчивом замечании по поводу того, что у меня было достаточно свободного времени. Сэр Бенджамин обожал видеть сотрудников, с головой погруженных в работу. Одному Богу известно, какие дополнительные обязанности он может на меня повесить.

— Что вы здесь делаете? — спросил я немного раздраженно, увидев Брюнеля, сидевшего за моим столом и пролистывавшего истории болезней моих пациентов. Пусть он и был знаменитым инженером, но эта информация являлась строго конфиденциальной.

— Наконец-то вы пришли, — радостно воскликнул он, откладывая в сторону бумаги, которые только что держал в руках. — Вижу, у вас здесь лежат очень больные люди.

Я собрал бумаги и положил в ящик шкафа, стоявшего около стола.

— Вы заметили табличку около входной двери? На ней написано «Больница».

Брюнель остался совершенно равнодушен к моему колкому замечанию.

— Берите пальто и шляпу, мы уходим, — сказал он.

Я подумал, что этот человек не имел ничего общего с тем угрюмым типом, с которым познакомился в анатомическом театре пару недель назад. Его как будто подменили. Но, несмотря на весь энтузиазм Брюнеля, подобное предложение не могло даже обсуждаться.

— Это невозможно, — твердо сказал я. — Я на работе. Сэр Бенджамин пустит мои кишки на подтяжки, если я уйду из больницы.

Инженер склонил голову набок и посмотрел на меня как на идиота.

— Неужели вам не хочется увидеть, как создается история?

Я закрыл ящик.

— Вы собираетесь спустить на воду корабль?

— Да. А теперь пойдемте.

Вопреки здравому смыслу я вышел за ним в коридор, надел пальто, но затем ненадолго вернулся, чтобы взять свою врачебную сумку.

Перспектива стать свидетелем такого грандиозного события, как спуск на воду корабля, быстро перевесила чувство ответственности. Я вспомнил, в газетах писали, что корабль весил 22 тысячи тонн. Это будет самое тяжелое транспортное средство, которым сможет управлять человек — если, конечно, его вообще удастся сдвинуть с места. Согласно тем же газетам, даже не все инженеры верили в возможность этого события.

Каким бы заманчивым ни казалось это предприятие, я не мог забыть про клятву Гиппократа и подвергать своих пациентов риску. Однако к этому времени я уже закончил утренний обход и остаток дня до вечернего дежурства собирался провести за утомительной бумажной работой. И все же я счел своим долгом предупредить о моем уходе и сообщил старшему врачу, что должен отлучиться по экстренному вызову, даже не представляя, насколько пророческим окажется этот наскоро выдуманный предлог.

Немного успокоившись, я ушел вместе с Брюнелем, искренне надеясь, что сэр Бенджамин вряд ли заметит мое отсутствие.

По дороге к пристани меня постепенно начало охватывать волнение, которое я в последний раз испытывал, когда прогуливал школу.

Экипаж Брюнеля имел весьма необычный внешний вид, а внутри я обнаружил раскладной столик и кровать.

— Когда я работал на строительстве Большой Западной железной дороги, он служил мне и рабочим кабинетом, и домом, — объяснил Брюнель.

— Да, и этот рабочий кабинет передвигается на хорошей скорости, — сказал я, глядя на четверку грациозных лошадей.

Мой комментарий стал своеобразным стимулом. Инженер посмотрел на часы.

— Рабочие называли этот экипаж летающим катафалком, и, возможно, мы на самом деле едем сейчас на похороны прогресса, которого достигли. Сэмюэль, давай побыстрее! — крикнул он. — Я не хочу опаздывать на спуск собственного корабля.

— Простите, сэр, но движение затруднено, — ответил кучер через маленький люк на крыше.

Высунув голову из окна, я посмотрел вперед и увидел множество кебов, колясок и омнибусов — на дороге образовался затор, задерживавший наше передвижение. И чем ближе мы подъезжали к реке, тем труднее было проехать; наш экипаж теперь едва полз, постоянно останавливаясь, а потом двигаясь снова.

Наконец терпение Брюнеля лопнуло.

— Сэмюэль, мы пойдем пешком. Поезжай за нами, когда эта давка начнет рассасываться.

Мы вышли на мостовую; по ней двигалась толпа пешеходов, поскольку дорога была забита транспортными средствами. Наконец Брюнель понял, что происходит.

— Вы только посмотрите, Филиппс! Просто не могу поверить. Эти болваны из компании разболтали новость о спуске корабля. Вот идиоты — превратили все в цирк!

Когда мы проходили в ворота судоверфи, Брюнель едва не взорвался, после того как человек с повязкой стюарда на рукаве потребовал у него билет.

— Билет, билет! Я собираюсь спустить на воду этот корабль! Пропустите нас и, ради Бога, закройте ворота!

Его слова явно подействовали на стюарда, и он жестом велел нам пройти. Однако я не заметил, чтобы ворота тут же закрылись за нами, а люди перестали проходить.

— Кое-кто теперь точно останется без головы, Филиппс! — продолжал бушевать Брюнель.

Люди были повсюду. Море цилиндров и женских шляпок волновалось у подножия платформы рядом с носом корабля. Народ толпился у двух огромных деревянных катушек, стоявших по обе стороны корабля. Эти гигантские бобины были обмотаны цепями, звенья которых были в два раза больше человеческой головы. Потеряв остатки терпения, Брюнель побежал вперед, как пес, преследующий крысу. Он кричал и размахивал руками, пытаясь отогнать зевак от корабля.

Повсюду царил хаос, но лишь вселенская катастрофа смогла бы отвлечь меня от созерцания корабля, чей корпус возвышался над столпотворением подобно железной горе. Его нос величественно возносился к небу, а с кормы свисали лопасти гигантского винта, готового в любой момент заработать. Расстояние между носом и кормой корабля было внушительным, как плата за поездку в хорошем кебе. Пять труб возвышались над ровной линией палубы, на которой виднелись крошечные человеческие силуэты.

Чудовище, которое Брюнель в хорошем расположении духа называл своим «большим ребенком», расположилось у берега реки. Его корпус поддерживали решетчатые платформы, стоявшие на мостке с рельсами, который под небольшим углом спускался с верфи в темную воду. Примерно посередине выкрашенного красной и белой краской корпуса корабля располагалась деревянная вышка, стоявшая как средневековое осадное сооружение у крепостной стены, внутри ее виднелась зигзагообразная лестница, поднимавшаяся от земли до палубы. Неподалеку виднелся железный остов одного из гребных колес корабля. Колесо было неподвижно, как прозябающая без дела ярмарочная карусель. Взволнованному гулу толпы вторила какофония медных духовых инструментов. Оркестру явно не хватало практики, и в производимых им звуках не было и намека на мелодию. В довершение всего многие из собравшихся, включая почти всех музыкантов, были пьяны.