Кофе с мышьяком - Александра Столярова Страница 5

– Алло, слушаю вас. Алло! Уснули вы там, что ли?

– Привет, это Станислава.

– Здравствуй, Рыжая, какой сюрприз! – удивленно ответил Ромуальдыч.

Они с Архиповым дружили много лет, вместе когда-то учились в Строгановском училище. Потом Ромка занялся каким-то бизнесом, тянул унылую лямку мелкого предпринимателя, но дела пошли в гору, и он неожиданно преуспел, повзрослел, посолиднел, но, по слухам, так и остался обаятельным, милым парнем. Сама я давно его не видела. Прозвище Ромуальд прилипло к нему еще во время учебы, да так и осталось.

В кухню вошел Шурка, вопросительно на меня посмотрел.

– Садитесь за стол, я сейчас!

Я поспешно вышла, прижимая плечом трубку. Мне не хотелось говорить при сыне. А он, кажется, что-то почувствовал, потому что спиной я ощущала его тревожный взгляд.

– Как дела, Стаська? Давненько тебя не было слышно. Что поделываешь?

– Как всегда, работаю, – улыбнулась я. – Чем же мне еще заниматься!

– Ну да, ты у нас девушка самостоятельная...

– Ром, я вот что звоню. Ты Архипова когда последний раз видел?

– Дней десять назад, – ответил он обеспокоенно. – Ты что, тоже его потеряла?

– Да, – упавшим голосом сказала я. – Он Шурку не поздравил, а на моей памяти такого никогда не было. Сегодня я была у него в студии, по всему видно, что Архипов там несколько дней не объявлялся.

– Я тоже его искал, но он трубку не берет ни дома, ни на мобильном.

– Ну да, я слышала твое сообщение на автоответчике. Ром, а с его родителями ты говорил?

– Стаська, я не уверен, стоит ли... Старики и так сдали за последние годы!

– Слушай, Архипов куда-то исчез, это тебе не шуточки. Попытайся окольными путями что-нибудь выведать. Я бы позвонила сама, да они меня недолюбливают после развода.

– Ну хорошо, я попробую. Чуть позже тебе позвоню и расскажу. Договорились?

– Спасибо, Ромка. Жду звонка.

Бросив трубку в кресло, я вернулась за стол и нарочито широко улыбнулась:

– Ну что, яблоки еще не остыли? Антонина, вы настоящая волшебница!

Шурка остро на меня взглянул.

– Мам, ты Ромке звонила, да? По поводу папы?

– Рыжий, ты, часом, не телепат? Да, Ромке. Найдется твой отец, не волнуйся. Лучше передай мне молоко.

– Это так безответственно! – поджала губы Антонина. – И так характерно для нынешнего поколения. Ребенок – не игрушка, у него тоже чувства есть!..

– Давайте не будем об этом, – с нажимом сказала я. – Шурочка, не волнуйся, ради Бога, просто папа уехал в деловую поездку, а там, возможно, нет телефонной связи. Вот увидишь, на днях он приедет и обязательно тебя поздравит.

Шурка тяжело и совсем по-взрослому вздохнул.

Через час позвонил Ромка и сдержанно сообщил, что у родителей Архипов был две недели назад, и с тех пор они его не видели и не слышали.

...Наш брак с Архиповым был стремительным, глупым, смешным. Нормальный, в общем, студенческий брак. Белое платье, не подходящее по размеру, я позаимствовала у Флоранс, которая выскочила замуж еще раньше меня (тьфу-тьфу-тьфу, муж ее до сих пор на руках носит). Розы в букете были старыми, они медленно вяли, осыпались, и от их вида мне становилось нехорошо. Пахли они почему-то не розами, а гудроном.

Или мне просто так казалось.

Я уже была беременна Шуркой, меня мутило, кружилась голова, перед глазами все плыло, а лица гостей сливались в мутное пятно.

Мне было семнадцать лет. Архипову – двадцать. Наш брак был обречен с самого начала, и это понимали все, за исключением счастливого жениха и маявшейся токсикозом невесты. Меня покоряли его нестандартная внешность, легкий характер и вечный оптимизм. Что покорило во мне Архипова, я не знаю до сих пор. Вероятно, он просто поддался нажиму своих родителей, велевших «прикрыть грех и жениться на бедной девочке».

Развелись мы через два года совместной жизни. Получив штамп в паспорте и свидетельство о разводе, я почувствовала себя свободной. И счастливой.

Прекратились душераздирающие ссоры, беспочвенные подозрения, ревность, крики, слезы. К нам перестали заваливаться архиповские друзья: художники, студенты, богемные личности, готовые пить водку и говорить о высоком в любое время суток, невзирая на плач ребенка и мои настойчивые просьбы убраться вон. Вот когда мне вышел боком этот самый легкий характер мужа. Шурка впитывал как губка наше настроение, был нервным, плаксивым. Я с ужасом смотрела в зеркало и вместо двадцатилетней свежей девушки видела замученную жизнью тетку с серым от недосыпа лицом и потухшими глазами.

Развод разом прекратил это безобразие.

Я вернулась к родителям. Архипов, освободившись от памперсов, погремушек и младенческого плача, повеселел, скинул груз ответственности и принялся активно делать карьеру. Отставил в сторону пьяные вечеринки с приятелями, с блеском окончил Строгановку, в которой до того уныло тянул лямку, и через три года уже стал числиться «талантливым» и «подающим надежды».

Я же окончила филфак – спасибо мамочке и папе, которые помогали с Шуркой, пока я грызла гранит науки. Уже на третьем курсе я стала работать: писала статьи и рассказы в многочисленные глянцевые журналы, редактировала чужие сочинения, переводила английские и американские детективы, в общем, использовала подаренные родителями и Господом Богом писательские способности на полную катушку.

Как ни странно, развод не сделал нас с Архиповым врагами. Отпала необходимость что-то друг другу доказывать, исчезло давящее «чувство долга», и мы стали просто хорошими приятелями. Я с легкостью отпускала Шурку ночевать к отцу. Иногда бывший муж по-дружески приглашал меня в маленький итальянский ресторанчик, и там за пиццей и бокалом вина мы мило болтали о разной чепухе. Архипов исправно платил алименты плюс регулярно подбрасывал мне денег «на сына». Возил Шурку отдыхать, финансировал все новые и новые увлечения ребенка: теннис, компьютеры, рисование... Покупал гигантские пазлы, которыми Шурка просто заболел, дарил конструкторы и машинки, роботов и железную дорогу, ролики и велосипеды, в общем, был идеальным отцом.

Тем серьезнее казалась мне вся эта история с пропущенным днем рождения. Забыть об этом Архипов не мог, значит, с ним что-то случилось.

При этой мысли у меня опускались руки и неприятно холодело в животе. Я не знала, что делать. Обзванивать всех друзей и знакомых? Но я не настолько близка с Архиповым, чтобы досконально знать круг его общения. Писать заявление в милицию?

Я взяла папку, прихваченную из студии, достала рисунок. Девушка смотрела исподлобья, в ее глазах таилась какая-то загадка. Архипов нарисовал ее, а потом исчез. Что же произошло? Кто эта девушка? Но никакой подписи Архипов не сделал.

Уголь кое-где размазался, стерся от прикосновений картонной папки, и изображение казалось туманным и расплывчатым. Я побрызгала на бумагу лаком для волос, чтобы зафиксировать рисунок. Почему-то мне казалось это очень важным. Это была единственная улика... Нет, не улика, а доказательство того, что десятого сентября, девять дней назад, Архипов еще жил обычной жизнью: рисовал хорошеньких натурщиц и влюблялся в них.