Светские преступления - Джейн Стэнтон Хичкок Страница 5

— Джо, ради Бога, не надо так смотреть! — рявкнул он.

На люстре зазвенели подвески, по «шатру» прошлось эхо. Вокруг засмеялись.

— Как вы все знаете, моя драгоценная супруга предпочитает только один вид тостов — с маслом и мармеладом. Однако в жизни каждого мужчины бывают минуты, когда он просто обязан встать и публично объявить, кто же глава семьи. Итак, — продолжал Люциус, не сводя с меня взгляда, — в этот вечер, с риском повториться, я заявляю всем собравшимся: ты замечательная женщина! Хочу привести тому неопровержимые доказательства, так будь добра, не перебивай. Согласна?

Для виду я отрицательно покачала головой, но мысленно энергично кивнула.

Люциус совершил еще один экскурс в мою жизнь, рассказав о том, как я стала миссис Слейтер, а именно — повторил небылицу о том, как он с первого взгляда влюбился в меня на званом ужине у Бетти и Гила Уотермен. Я незаметно огляделась, задаваясь вопросом, кто из собравшихся все еще за глаза называет меня «эта продавщица». Единственным, кто знал подлинную историю нашего знакомства, был Нейт Натаниель, адвокат Люциуса.

Свою речь он закончил так:

— Благодарю тебя, Джо, за то, что всегда была рядом в эти страшные месяцы. Ты не просто хороший человек, но и замечательная жена. Мы все гордимся тобой, милая!

Раздались бурные рукоплескания, адресованные больше Люциусу, чем мне. Я подошла и поцеловала его, после чего аплодисменты перешли в овацию.

Когда мы вернулись на свои места, Дик Бромир сделал знак оркестру. Тот сыграл несколько начальных тактов «Марсельезы». Что-то заставило меня обернуться. Оказалось, что графиня смотрит на меня. Поймав мой взгляд, она улыбнулась и кивнула, как бы присоединяясь ко всему сказанному. Красивая женщина, но выглядела она какой-то потерянной.

Двое официантов ввезли на танцевальную площадку гигантский именинный пирог — миниатюрную глазированную копию Трианона.

Все закричали: «С днем рождения!», и Дик разразился завершающим тостом этого вечера. Тут были и мой «легендарный стиль», и мой «экстраординарный вкус», и мое «колоссальное великодушие». Все это собрание превосходных степеней завершилось прямым обращением ко мне с воздетым бокалом.

— Джо! Ты великий филантроп. Лично я благодарен тебе за неизменно доброе отношение ко мне и Триш. Позволив чествовать тебя в нашем доме, ты тем самым продемонстрировала всем свое отношение к нам. Позволь сказать… позволь выразить… За единственную и неповторимую Джо Слейтер!

Не успела я опомниться, как все в зале поднялись и зааплодировали. Я была так тронута, что плакала, сама того не замечая. В этот счастливый момент я жалела только о том, что мои родители не дожили до этого дня и не видели, как чествуют их дочь. Отец, конечно, пыжился бы от гордости, но мама просто тихо радовалась бы за меня.

О некоторых говорят: «Вылупился не в том гнезде». Это вполне относится и ко мне. С ранних лет я знала, что мне не суждено всю жизнь прожить в Оклахома-Сити, где я родилась и выросла. Моя жизнь состояла из целой череды преобразований: «хозяйка» в ресторане, продавщица, коллекционер и филантроп и, наконец, гранд-дама. Надо признать, я нахожу этот путь наверх поразительным. В последнее время, в свете случившегося, я не раз проходила его заново, от завершающего этапа к началу. Человеку свойственно оглядываться на прожитое, чтобы разобраться, как он стал таким, каков он теперь, и как оказался там, где находится.

Мое девичье имя — Джоли Энн Мирз. Я дочь Мирны и Дайсона Мирз из Оклахома-Сити, штат Оклахома. Надо отдать должное родителям — они изо всех сил старались вырастить из своего единственного ребенка достойного человека. Согласитесь, это нелегко при любых обстоятельствах, а уж в нашем семействе, где кое у кого из родни мозги были набекрень, такая задача представлялась особенно трудной.

Например, дядя Лэдди, родной брат моей матери, директор похоронного бюро. Никто не считал бы его сумасшедшим, тем не менее однажды он оказался на волосок от того, чтобы сесть в тюрьму за убийство. У полиции были серьезные подозрения, что в канун 1964 года моя тетушка Тилли не случайно упала из гостиничного окна, над которым развешивала траурный креп. Дядя Лэдди божился, что в то время она была в сильнейшей депрессии, из чего следовало, что это вполне могло быть и самоубийство. Приглашенные эксперты не пришли к единому заключению, и обвинение было снято, но между собой мы были уверены, что дядя приложил к этому руку — он имел на то веские основания. Тетя Тилли, это воплощение мировой скорби, ненавидела жизнь и всех, кто умеет ею наслаждаться. Мать часто говорила, что лучшей подруги жизни гробовщику не найти. Очевидно, она ошибалась.

Был еще Дерек, мой двоюродный брат с отцовской стороны, который не сумел осилить даже среднюю школу и тем не менее стал миллионером. Этот любил дарить автомобили случайным знакомым. Например, Элвису Пресли, с которым он себя отчасти отождествлял из-за одинаковой даты рождения. Отсидев срок, кузен Дерек вышел еще более богатым, после чего родители перестали верить утверждению, что преступление не окупается.

Моя мать Мирна работала продавщицей в Центральном городском универмаге для женщин, заведении выше среднего уровня, и там же подрабатывала, подгоняя одежду по фигуре. В юности ей довелось участвовать в конкурсе за звание «Мисс Оклахома», и возраст не особо изменил ее внешность. По-моему, для нее так и осталось загадкой, почему при таких выигрышных данных ей не удалось получше устроиться в жизни.

Мой отец, хиропрактик, был неизлечимым бабником. Скорее всего это сказалось и на выборе занятия — он обожал прикасаться к женским телам. Его постоянные измены мать выносила в молчании, а забвение искала в дорогих женских журналах. Нередко она сажала меня рядом на диван, листала глянцевые страницы и объясняла, кто есть кто. Мы любили сравнивать, что нам больше нравится. Как ни странно, для провинциалки у матери был довольно хороший вкус. Уж не знаю, где она его набралась, но чем больше об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что вкус подобен музыкальному слуху: у кого-то он есть от рождения, а у кого-то нет и не будет, как ни лезь вон из кожи. По стилю моя мать была светской дамой, хотя и не до кончиков ногтей.

Однажды — мне тогда было четырнадцать — она взяла меня с собой на встречу с клиенткой, миссис Фортс, в ее особняк. Пока в спальне шла примерка, я прошлась по дому. Он показался мне огромным и полным чудес. Помню, как в громадной гостиной я взяла со столика китайскую статуэтку и поворачивала ее, разглядывая красочно расписанный наряд. Вдруг кто-то крикнул: «Сейчас же поставь на место!». От неожиданности я чуть не разбила фарфорового мандарина. Это оказалась брюзгливого вида горничная. Она выхватила у меня фигурку и аккуратно поставила на место со словами:

— Разве тебя не учили, что нельзя трогать вещи в чужих домах?

Больно сжимая руку, она отвела меня к дивану и сунула большую книгу с картинками, что лежала среди подушек.

— Займись! Сиди разглядывай картинки и не смей вставать с места, пока не выйдет мать. Поняла?