Алмазная лихорадка - Марина Серова Страница 5

— Это странно, — заметил Капустин. — Почему он так вам доверился?

— У меня прочная репутация, — парировала я. — И большой опыт. А ваши проблемы весьма серьезны.

— Мы привыкли решать любые проблемы, — напыщенно произнес Капустин, и они с Чижовым негромко рассмеялись.

Он был непрошибаем. В своей самоуверенности он доходил до легкомыслия. Впрочем, как родственник он, конечно, был вне подозрений, а именно это было сейчас главным.

— У меня к вам тоже вопрос, — сказала я. — При посадке вы ничего необычного не заметили?

— Совершенно! — отрубил Капустин. — Все прошло гладко. Кстати, и на чемоданчик, так вас взволновавший, никто и внимания не обратил.

— А я в этом не уверена…

И я рассказала им о странной парочке, едва не опоздавшей на поезд.

— Не стоит ли предположить, что их срочно вызвал тот, кто, возможно, наблюдал за вашей посадкой? — заключила я.

— Вы преувеличиваете, — поморщился Капустин. — Впрочем, мы будем бдительны. Вместе из купе не выходим и посторонних не пускаем. Время пролетит незаметно. Завтра к вечеру мы уже будем в Коряжске.

Время, однако, тянулось невыносимо нудно. За окном поезда проносились бесконечные голые степи, потемневшие от дождя. Иногда пейзаж оживляла какая-нибудь деревенька, нахохлившаяся и неуютная, и снова тянулась унылая степь без конца и края.

Капустин, разложив на столике документы, с головой погрузился в их изучение. На меня он не обращал никакого внимания и в разговор не вступал. Он был из тех мужчин, для которых деловая карьера превыше всего.

Чижов тоже все время молчал, терпеливо глядя в окно. На лице его ничего не отражалось — он то ли спал с открытыми глазами, то ли вспоминал свои славные деньки на боксерском ринге.

О такой веселой компании я и мечтать не могла. Начинали сбываться худшие пророчества тети Милы о скуке наших железных дорог. Я же не потрудилась захватить с собой даже паршивенького детектива. Если события и дальше собирались развиваться в таком же духе, к концу путешествия я просто впаду в летаргический сон.

Но все переменилось очень скоро. Подошло время обеда, и Капустин, сложив аккуратно бумаги, объявил, что отправляется в вагон-ресторан. Я вызвалась сопровождать его, но он, не удостоив меня даже взглядом, покровительственно сказал:

— Из соображений все той же безопасности нас не должны видеть вместе! Не собираетесь же вы провожать меня, скажем, в туалет?

— Почему бы и нет, если того потребуют обстоятельства? — пожала я плечами.

Капустин встал и одернул пиджак.

— Я понимаю, вам нужно отрабатывать ваш гонорар, — сказал он ехидно, — но я уже предупредил, что решения здесь принимаю я, — и он с важным видом вышел из купе.

Чижов продолжал, набычась, смотреть в окно.

— Вы тоже считаете, что мое присутствие здесь не обязательно? — спросила я, чтобы завязать разговор.

Чижов зашевелился и, не поворачивая головы, сказал, немного смущаясь:

— Да ну! Чего… Баба есть баба, если уж откровенно. Баба должна детей рожать, на кухне, там… — он осторожно оглянулся на меня и умолк.

— А вы очень деликатны, — заметила я. — Много побед на ринге?

— Пятьдесят пять! — оживляясь, откликнулся он. — В семьдесят девятом я занял четвертое место по России, не помните?

— Мне было тогда девять лет, — успокоила я его. — Я не читала газет.

Он замолчал и разочарованно отвернулся. Я не стала продолжать беседу. Некоторое время мы просто сидели, вслушиваясь в усыпляющий стук колес. Потом я спросила:

— Кто следующий на очереди? — и, заметив недоумевающий взгляд Чижова, уточнила: — Я имею в виду — на кухню. У вас, наверное, не принято пропускать баб вперед? Тогда я за вами.

— Да нет, — пробормотал он, — почему? Обедайте. Я не возражаю.

Однако с обедом пришлось повременить. В коридоре раздались торопливые шаги, и в следующую секунду Капустин, откатив тяжелую дверь, вошел в купе. На лице его были написаны сомнение и тревога. Ничего не сказав, он сел на нижнюю полку и в раздражении принялся выбивать пальцами дробь на пластиковой поверхности откидного стола.

— Что-нибудь случилось? — спросила я.

Капустин быстро взглянул на меня.

— Еще нет, — серьезно ответил он. — Но что-то мне не нравится… Опишите-ка еще разок тех двоих, что садились на поезд!

Я бесстрастно и подробно перечисляла все, что успела запомнить. Капустин слушал с напряженным вниманием, вся спесь с него уже слетела. Чижов наблюдал за нами с тревогой и пытался вникнуть в происходящее.

— Сейчас в ресторане, — отрывисто сказал Капустин, — я его видел. Бритого, с поросячьими глазами… Я видел его первый раз в жизни, но он смотрел на меня, как на любимую тещу! И ушел из ресторана следом за мной.

— Он пошел в четвертый вагон? — спросила я.

— Нет. Я не видел, куда он пошел. Но это неспроста. На незнакомых людей так не пялятся. Правда, он вел себя вообще вызывающе — хамил персоналу, сидел за столиком один, никого не пускал… С виду — типичный уркаган. Неужели они нас засекли?

— Я вас предупреждала, — сказала я. — Но не стоит впадать в панику. Это может быть случайным совпадением. Нужно подождать. Если он от вашего конкурента — он будет вас искать. Тут мы его и прищучим.

— Никакого шума! — испугался Капустин.

— А шума и не будет, — возразила я. — Во всяком случае, превышающего допустимые санитарные нормы. Но мы должны выяснить, каковы их планы. Впрочем, повторяю, это может оказаться совершенно посторонний человек…

Капустин скептически покачал головой. Удивительный человек — его интересуют исключительно собственные мысли. Чужих он не воспринимает принципиально. Для бизнесмена это, по-моему, жидковато.

Я не стала больше его разубеждать и, попросив мужчин тщательно запереть за мной дверь и обговорив условный стук, пошла обедать. Знакомых лиц в ресторане я не приметила и, спокойно возвратившись в купе, отпустила в ресторан Чижова.

Он вернулся минут через двадцать и сказал, что ничего подозрительного в ресторане не заметил, но от здешней курятины у него наверняка будет изжога. Капустин в утешение пообещал по окончании операции сводить его в лучший московский ресторан.

— Плевал я на рестораны, — хмуро ответил Чижов. — У меня гастрит. Я на диете сижу.

— Что же ты не захватил с собой сумку с продуктами? — укорил его Капустин.

— Вторых наручников не было, — мрачно сказал Чижов. Он, оказывается, был не совсем лишен юмора.

Из купе мы не выходили до вечера. Смеркаться начало рано, и серый пейзаж за окном быстро залило непроницаемой чернотой, в которой тоскливо мерцали одинокие огоньки. В поезде включили электричество, а проводники без конца слонялись по коридору, разнося в гремящих подстаканниках свежезаваренный чай.