Спасти президента - Лев Гурский Страница 5

Любознательный Карлуша, которому белокурая бестия тихонько переводила мой сеанс громкой связи с Кремлем, тут же вскочил с места, принялся лопотать по-немецки и прощально кланяться.

— Герр Карл говорит, — сказала блондинка, — что не смеет дольше вас задерживать. Герр Карл понимает, что встреча с Президентом для журналиста — такое ответственное событие...

Я пожал плечами:

— Да какое там «событие»? Рутина, обычная рутина. Я ему — вопрос, он мне — ответ. Надоело...

Гость из Кельна уважительно вытаращился на меня. С каждой новой моей фразой, переведенной блондинкой на язык Шиллера и Гете, авторитет главного редактора «Свободной газеты» в его глазах рос, как банковский курс евро по отношению к доллару. Картине моего триумфа требовался лишь завершающий мазок.

Надавив кнопку селектора, я снова вернул в кабинет голос своей секретарши.

— Слушаю, Виктор Ноевич, — звонко пропела та.

— Аллочка, несите самовар, — распорядился я. — И не забудьте свежие баранки с икрой... Русское угощение, не откажитесь, — добавил я, уже обращаясь к Карлуше. — Откушайте, что бог послал.

После оживленного обмена репликами с немцем блондинка сказала:

— Герр Карл не отказывается от чая и русской икры. Но он выказал опасение, что вы можете не успеть на интервью с вашим Президентом...

Тем временем распахнулась дверь кабинета и румяная сдобная Аллочка вкатила столик с самоваром и аппетитными бубликами. Красная икра была щедро навалена в хрустальную чашу с серебристым вензелем «СГ» — «Свободная газета». Хрусталь я тоже специально подгадал к приезду немца.

— Ничего страшного, — беспечно отмахнулся я. — Если и задержусь, старик подождет. Говорю же вам, рутина... К столу, к столу!

По выражению лица Карлуши я понял: быть мне докладчиком на Совете Европы. Полная виктория! Все-таки хорошо иметь дело с иностранцем, не знающим топографии Москвы. Я могу не торопясь слопать сейчас на пару с немцем тонну бубликов, выпить ведро чая — и все равно не опоздаю.

Отсюда до Спасских ворот Кремля десять минут пешком.

Не надо быть капитаном ФСБ, чтобы понять: будет свалка. И шансов на победу у меня, как обычно, негусто. Пятьдесят на пятьдесят в лучшем случае. Я осторожно осмотрелся, стараясь не вертеть головой. Скверно. Гораздо хуже, чем я думал. Шестеро впереди, четверо по бокам и еще человек двенадцать за спиной. Итого почти две дюжины высокого и крепкого народа. Те, которые позади, мне сейчас не опасны, зато остальные... Из шестерых стоявших передо мной я более-менее знал троих, что не добавляло оптимизма. Их конек — карате, кунг-фу, таэквондо и прочие штучки, которыми развлекаются в спецназе. Вот влип так влип. Если не повезет, они из меня блин сделают. Не комом, как в пословице, а очень аккуратный плоский блин. Как у прилежной хозяйки с большим опытом.

Я прислушался. Судя по шуму сверху, до начала потасовки осталось от силы полминуты. Моя папка с докладом, который я нес генералу Голубеву, теперь была весьма некстати. В такой ситуации настоящий чекист предпочитает иметь горячее сердце, прохладную голову и непременно свободные руки. Хотя бы правую, ударную. Я громко шмыгнул носом, полез в карман за платком, а заодно переложил доклад из правой руки в левую. При этом я с трудом подавил искушение взять его в зубы, словно кинжал во время зажигательного горского танца. У Хачатуряна был танец с саблями, у Макса Лаптева будет воинственный танец с папкой. Правда, ритуальные пляски с канцпринадлежностями годятся больше для кабинетных работников, этаких матерых бюрократов: мир входящим — война исходящим. Оперативнику, вроде меня, придется самовыражаться другим способом, попроще и поэффективнее... Та-ак. Кажется, пора. Спецназ спецназом, но и Макс Лаптев кое-что умеет.

Изготовившись к прыжку, я дождался момента, когда двери со скрежетом стали разъезжаться, и резко послал тело вперед, энергично работая при этом коленями и правым локтем. Атака удалась. Стоящие по бокам амбалы невольно отшатнулись, мигом потеряв преимущества своей позиции. Их немедленно оттерли в сторону напиравшие сзади. Кажется, я обманул даже шестерку лидеров — притворной кротостью и молчаливым обещанием не рыпаться. В схватке по всем правилам боевых искусств они бы меня сделали, но я-то играл без правил! Хваленая спецподготовка профи тоже, оказывается, дает осечку, если в поединок вступает другой профи. Оп-ля! Троица ближайших каратистов-таэквондистов, не ожидавших такого нападения с тыла, ошеломленно расступилась и дала мне дорогу. Пока они переваривали мою наглость, я с криками «Опаздываю! Опаздываю, братцы!» одним из первых сумел вскочить в лифт и нажать кнопку нужного этажа. Следом за мной в кабину втиснулось еще человек пять счастливцев — в основном те, кто двигался в моем фарватере. Последний из них, взъерошенный и потный старлей Егоршин, суетливо надавил на кнопку «ход». Половинки дверей сомкнулись, оставив проигравших с носом.

Наконец-то поехали. Лишь теперь можно было отдышаться, что я и сделал. Вот уже почти месяц наш лифт приходилось брать штурмом, особенно в обеденные часы. У нас, в главном здании на Лубянке, и раньше было полно народу. А как только в ФСБ влилось новое пополнение, здесь стало почти так же просторно, как в теремке из одноименной сказки.

— Дурдом, — ругнулся старлей Егоршин, прижатый к самым дверям. — На головах друг у друга сидим. В коридорах — толпы, в столовой — давка, поссать — и то очередь... Куда это годится?

Никто не ответил. Собственно, вопрос старлея и не требовал ни от кого ответа. Массовый приток свежих кадров на Лубянку едва ли кому из нас нравился. В том числе и самим этим кадрам, у которых до того были спокойная жизнь, неслабая зарплата и мощная крыша. Однако приказы высшего руководства не обсуждают. Их выполняют, и желательно молча.

В ожидании своего этажа я тоже исправно помалкивал, мысленно готовясь к встрече с генералом Голубевым. Сам тон его приглашения в начальственный кабинет не сулил приятного разговора. Голубев теперь поощряет сотрудников по телефону, зато для разносов предпочитает вызывать к себе на ковер. Вообще после шестидесяти пяти у него наметился неприятный уклон к садизму. Очень кстати я припомнил, что карьеру свою в органах Голубев начинал еще в конце сороковых. Под предводительством незабвенного Лаврентия Палыча Б.

Скрипя, наша кабина притормозила на третьем, где у дверей тоже кучковались люди. Числом поменьше и не такие наглые, как капитан Лаптев. Трое незнакомых амбалов неопределенного звания попытались, впрочем, прибиться к нашей тесной компании.

— Лифт перегружен, — сварливо осадил их Егоршин. — По инструкции больше семи человек не положено. Если невтерпеж, идите пешком.

Повинуясь кнопке «ход», наша кабина дернулась и медленно отправилась дальше вверх без лишних попутчиков. Подъемному механизму и с нами-то было тяжко, впору забастовать. Даже во времена своей молодости, при товарище Семичастном, здешний лифт, наверное, так не надрывался.

— Дурдом, — повторил Егоршин. Стоящий рядом майор-аналитик с шестого этажа строго зыркнул на старлея и, видимо, взял его на заметку. Чисто инстинктивно, по привычке: пятое управление у нас давно ликвидировали, а условные рефлексы остались. Не пропадать же добру.