Аватар судьбы - Анна и Сергей Литвиновы Страница 5

Чего не сделаешь ради любимого человека! Пришлось оставить мобильные, да и планшет с ноутбуком, дома.

Варя

Когда бы не «гибэдэдэшники», таившиеся чуть не под каждым знаком ограничения скорости, дорога на юг была бы совсем прекрасной. Но Кононовой пришлось оставить дома, в сейфе, свои «вездеходные» корочки майора тайной полиции, равно как и любые иные предметы и записи, могущие идентифицировать ее как представительницу спецслужб. Она лишь заучила особый связной номер, по которому можно звонить в любое время дня и ночи. И, разумеется, телефон начальника – Сергея Александровича Петренко. Никакой иной связи с родной конторой за время так называемого отпуска не предусматривалось.

В первый день, в дороге, без сотовых телефонов, планшетов, ноутбуков и навигатора, Варя самой себе казалась юной и словно бы незащищенной, будто с ободранной шкуркой. Дорогу искали, как в старину, по карте. Когда спохватились гостиницу в Энске заказать, звонили туда по старинке, из телефона-автомата. Да, непривычно было без гаджетов – однако так хорошо оказалось ехать вместе с Алешенькой, что она против воли своей подумала: вот бы он снова завел разговор о том, чтобы им жить вместе – пожалуй, наплевать, что он доказанный биоэнергооператор и мысли ее читает, сегодня она бы сказала: «Да, да, да, мой мальчик!»

Но он о любви больше не говорил – шептал на ухо, разве что, когда они на ночь остановились в мотеле под Ростовом, но это не считается.

И все равно поездка пока радовала. Засветло они приехали в портовый город Энск, вселились в гостиницу – ту самую, лучшую в городе, в которой Алешка проживал, когда она во второй раз в своей биографии его пасла. Поужинали в прекрасном ресторане, пошли прогуляться по набережной. Данилов показал ей дом, в котором жил мальчишкой, с мамочкой и папочкой – трехэтажный, старый, еще пленными немцами в конце сороковых построенный. Продемонстрировал окна квартиры на втором этаже с видом на порт и на море: «Здесь и отец мой вырос, Сергей Владиленович. А через сорок лет – я. Я ребеночек поздний, ты знаешь».

– Может, зайдем? – предложила она. – Посмотрим, кто в твоей квартире живет сейчас? Как там все устроено?

Но он решительно отказался и помрачнел.

Назавтра Леша планировал съездить на кладбище, где похоронены были его родители. Потом собирались ехать на турбазу. Причем обставлена встреча была в духе шпионских романов: мобильников нет, месторасположение базы заранее не известно. Надо зайти в Энске на почту и получить письмо «до востребования», в котором будет изложено, куда ехать и как туда добраться. Краешком сознания Варя тревожилась, как бы в последний момент не оказалось, что это разводка, никаких древлян нет, а если даже есть, то они внезапно сорвались с крючка и выйти с ними на контакт никак не получится.

Но эти мысли не помешали ей вечером посидеть с Даниловым в ресторане на набережной, а потом улечься с ним в отеле в кровать размера «кинг сайз» и отдаться ему, как случалось только в отпуске, особенно бурно и безоглядно. А потом провалиться, словно в шахту, в ласковый и глубокий сон безо всяких сновидений.

Данилов

Алексей, в громадном номере Энской гостиницы, рядом с жаркой и роскошной Варварой, сразу благодарно заснувшей, вроде бы тоже отключился, однако сон его оказался совершенно необычным, даже и на сон нисколько не похожим.

Виденье было до чрезвычайности реалистичным, и никаких примет сна в нем не имелось: ни странных скачков во времени или пространстве, ни несуществующих фигур или явлений, ни сверхъярких, мучительных чувств – страха, паники или, напротив, наслаждения. Вдобавок сон оказался с предысторией – чего во снах обычно не бывает. Да еще протяженный – и во времени, и в пространстве. Своего рода кусок жизни, словно бы снятый на черно-белую пленку, слегка подернутую сепией, словно в кадрах раннего Германа или Тарковского. По стилистике изображение походило на «Иваново детство» – с поправкой на то, что действие происходило не на фронте, в селе или окопах (как там), а в городе. И, конечно, со сном роднило ощущение: ничего из того, что происходило в видении, слава богу, наяву не случалось. Просто не могло случиться.

Итак, действие происходит в 1951 году в СССР. Это Алексей знает точно. И события видятся как бы его глазами. Но он в то же время понимает, что сам тогда еще не родился. Однако на свет уже появился его отец. Ему как раз в ту пору двенадцать лет исполнилось, и он, Данилов-младший, наверное, и впрямь перевоплотился в него, потому что все события видит словно бы глазами мальчика. И зовут его Сережа, как отца. События вершатся здесь, в Энске, где отец Алексея и впрямь жил в пятьдесят первом. Однако штука заключается в том, что это не совсем то время и тот город, что существовали тогда в действительности. Он будто находится в другой, параллельной реальности, которая могла случиться – да не случилась. А может, и случилась, да только в ином измерении, в несовпадающем и недоступном мире, куда обычным смертным вход воспрещен, а вот Данилову нечаянно удалось пробраться.

Итак, ему, герою сна, двенадцать, как отцу в пятьдесят первом, и зовут его Сережа, как отца. Проживает он в той самой квартире в Энске, которую сегодня днем демонстрировал Варе. В той, которую помнит Данилов: в их родовом, так сказать, гнезде, где родился и он сам в 1979 году (или, точнее, куда его принесли из роддома). Только во сне-видении на дворе год пятьдесят первый, и жилище с точно таким, как наяву, расположением комнат обставлено в соответствии с тогдашними возможностями и модой (то есть крайне скудно). А именно: на кухне стоят самодельные, грубо сколоченные стол и табуретки. Пищевые продукты хранятся в сшитых вручную мешочках на открытых, также домодельных, полках. В спальне царят железные панцирные кровати. Украшением комнаты служит дореволюционный буфет, который является одновременно хранилищем тарелок и книжным шкафом. А вот – новость, даже по сравнению с общей скудностью пятидесятых годов: почти все окна в квартире лишены стекол. И для тепла заделаны листами фанеры, а кое-где попросту забиты досками. Стекло чудом сохранилось в единственном окне на кухне, потому что оно выходило во двор.

Закладывать окна фанерой и досками, заколачивать их, он помнит, пришлось ему самому вместе с мамой. Еще немного Лобзик помогал. Впрочем, у Лобзика квартира такая же, с выбитыми стеклами. И Данилов помнит, что он, в свою очередь, тоже подсоблял соседу и другу в закладке окон подручными материалами.

Отца – его зовут Владилен, как звали деда, – у Данилова нет. Как нет папани ни у Лобзика, ни у других парней из его класса или со двора. Он знает, что отец призван в армию, он сейчас на фронте. От него уже довольно долго нет никаких известий, и потому по ночам мама часто втихомолку плачет. От отца осталось несколько личных вещей: трофейный серебряный портсигар со свастикой на крышке, привезенный еще с прошлой войны, с немецкой. Мощный фонарик, тоже трофейный, тоже немецкий. И новенький радиоприемник, советский, под названием «Родина».

Радиоприемник отец купил еще до войны – до третьей войны, как говорят иногда, уточняя. То есть в коротком мирном промежутке между сорок пятым годом, когда мы победили фашистов, и нынешним, пятьдесят первым, когда началась новая схватка – с империалистами. Странно, что отцовское радио, которое ловит даже Новосибирск, до сих пор не реквизировали. Советские власти, когда началась война, видимо, не успели – слишком быстро ситуация стала разворачиваться не в нашу пользу. А оккупационным войскам, кажется, на радиоприемник наплевать, – до того они уверены в себе и в собственной победе.