Царское дело - Сергей Булыга Страница 5

— Я… Это… — промямлил Маркел.

Женщина нахмурилась, развернулась и ушла к себе. Маркел немного погодя спросил у девочки:

— Кто это такая?

— Моя матушка.

— А где твой батюшка?

— На войне убитый.

— А… — начал было говорить Маркел.

Но тут опять вышла та женщина, резко взяла девочку за руку и увела ее. Маркел, оставшись один на помосте, стоял, упершись руками в перила, смотрел по сторонам, но больше всего на соседнюю дверь и то и дело негромко вздыхал. Так прошло, может, с полчаса, но ни та женщина, ни ее дочь больше от себя не выходили.

Зато вдруг пришел дядя Трофим. Маркел еще издалека заметил, что дядя Трофим очень сердит, и не стал дожидаться его, а сразу вернулся в дом и сел за стол. Стол был не прибран. Маркел подобрал рукав и начал сдвигать все это к краю. Раскрылась дверь, вошел дядя Трофим и сразу, с порога, сказал:

— Так и сидим! Ага! Больше заняться нечем!

— Так мне же было велено, чтобы никуда не выходил, — сказал Маркел.

— А на крыльце чего торчал?

Маркел ничего не ответил. Дядя Трофим снял шапку и бросил ее на стол, на свободное место. После и сам сел на лавку.

— Как дела? — спросил Маркел. — Как там твой лопарь?

— Мой! — в сердцах сказал дядя Трофим. — Да чтобы его черти разорвали! Мы его подняли, и я спрашиваю: ну, что, баранья твоя голова, Кириллов день настал, а государь живой. И знаешь, что он на это ответил? Что день еще не кончился. И что мне князю Семену говорить? Повторять эти слова? Так он мне живо голову открутит!

Маркел выжидающе молчал. Дядя Трофим немного погодя продолжил:

— Вот так! Мне голову сразу долой. А лопаря не трожь! Повисел на виске и спустили. И водицы ему поднесли. И личико чистой тряпицей утерли, чтобы не сомлел. Скотина!

— Чего вы с ним так возитесь? — спросил Маркел.

— Га! Возитесь! — сердито повторил дядя Трофим. — Я бы ему повозился! Да я бы только кивнул, Ефрем взял бы кнут и его в три удара пополам рассек бы. Но не велено.

— Почему?

Дядя Трофим молчал. Маркел спросил:

— Может, по маленькой?

— Иди ты со своей маленькой! — грозно вскричал дядя Трофим и опять замолчал. После взял со стола кусок хлеба, начал его грызть… И отложил, и начал очень сердито, но и негромко рассказывать: — Все это от Федьки Ададурова пошло. Когда государю стало совсем худо, это как раз на Водосвятие, Федька Ададуров говорит (у них там, наверху): я вот тоже помирал, когда был в Олонце, и одна добрая баба сказала: надо ему (это мне) пригласить лопаря, есть, мол, тут у них один очень сильный ведун, из лопарей, Уйме Пойме зовется, и он многих лечит. А у меня, говорит Федька, тогда кровь горлом шла. И вот пришел этот лопарь и сперва начал плясать, бить в бубен, а после подсел ко мне, вырвал у себя из бороденки один волосок, дал его мне и говорит (это Федька говорит): пощекочи им у себя в ноздре. Федька и пощекотал. И сразу вдруг стал крепкий, здоровый и одарил того лопаря всяко, и лопарь уехал. А Федька и сейчас румяный, годовалого бычка за рога берет и себе на спину набрасывает. Вот! И Федьке сразу сказали: нам этот лопарь сгодится. Федька тогда к князю Семену. А князь Семен ко мне. И я поехал. За Ладогу, за Олонец, в Соломенский погост и собирался ехать еще дальше, когда мне вдруг говорят: а этот твой лопарь вчера вдруг сам сюда приехал, вон его олени, говорит, ему здесь нужно быть. Почуял, значит! Ладно. И я тогда сразу к нему. Так, мол, и так, говорю, такое дело, лопарь, государь тебя озолотит. А он посмотрел на меня, вот так носом понюхал и отвечает: нет, не поеду, смертью от тебя воняет, твой государь скоро помрет, и нет таких трав, нет таких заговоров, чтобы его спасти. Э, говорю, так ты бунтовать, лопарь! И череном ему вот так, прямо в лоб! И он кувырк на снег. А я нашим людям велел, а были со мной тогда люди, и мы повезли его сюда. Так он и здесь за свое: ваш государь помрет, нет таких трав, нет… Тьфу! И чего мы с ним только не делали, а он стоит на своем и не лечит. Мы говорим ему: дурень, царь тебе все отдаст! Три мешка золота! Пятьсот оленей! Две бочки зеленого вина! И Ададуров еще говорит…

Тут дядя Трофим не удержался, хмыкнул и сказал:

— А Ададурову всего страшнее. Государь же сказал, что лопаря он на костре сожжет, а Ададурова посадит на кол. И смажет кол свиным салом. Трясется Ададуров, высох весь, поседел… Но от судьбы не уйти!

— И что теперь будет дальше? — спросил Маркел.

— А ничего, — недобрым голосом ответил дядя Трофим. — Если государь сегодня не помрет, то завтра лопаря сожгут. Там уже и дрова сложены, и столб вкопали, я видел. А про Ададурова не знаю. Его, может, и помилуют. Государь же у нас вон какой — бывает милостив. Вот вдруг засмеется и скажет: ладно, Федька (это Ададурову), Бог с тобой, живи. А вот тебе, — и пальцем на меня укажет, — а вот тебе теперь ответ держать, почему такого лопаря привез, может, он не тот лопарь, которого мы ждали, а может, ты того на этого в дороге подменил! И спросит у Федьки: тот это? И Федька со страху скажет: не тот! И государь прикажет меня на кол. И меня посадят. А он к тебе повернется и спросит: а это еще кто такой? А это его племянник, ему ответят, они всегда вместе выпивали. Ну, тогда, скажет царь, и на кол их тоже рядом. И так и будет, прости Господи…

Сказав так, дядя Трофим повернулся к иконам и широко перекрестился. Маркел сделал то же самое и, продолжая смотреть на иконы, сказал:

— Старинное письмо. И очень знатное.

— Это ты про Николу? — спросил дядя Трофим.

Маркел кивнул.

— Эта икона непростая, — сказал дядя Трофим. — Она у меня тринадцать лет уже. Я ее из Новгорода привез. Вот тоже было дело страшное! Столько тогда душ было загублено, что даже сам государь оробел. И развернулся и уехал. О! — вдруг сказал дядя Трофим. — Это Степан идет! Значит, государь того…

И, уже глядя на дверь, перекрестился. Дверь сразу открылась, и к ним начали входить стрельцы в белых шубных кафтанах. Первый стрелец был с посохом, а остальные с бердышами. Первый остановился посреди светлицы, ударил посохом в пол и недобро усмехнулся.

— Ты чего это, Степан? — опасливо спросил дядя Трофим.

— А ты чего?! — грозно сказал этот Степан. — Зачем лопаря зарезал?!

— Как это я зарезал? — еще опасливей спросил дядя Трофим. — Когда?

— А только что! Ножом под сердце! А ну покажи нож!

Степан резко подступил к столу, а за ним так же подступили остальные. Их было пятеро, как посчитал Маркел. А Степан уже сказал:

— Чего ждешь? Показывай.

Но дядя Трофим не стал браться за нож, а только немного поднял руки. Степан кивнул, и один из стрельцов достал тот дядин нож, который висел на виду. Степан взял этот нож и осмотрел лезвие. Оно было чистое.