Тайное сокровище Айвазовского - Юлия Алейникова Страница 5

Чистый лоб прорезали длинные морщины. Ведь должен же быть выход? Мерное жужжание бритвы навевало уныние. Сидячую работу Алеша не выносил, лучше уж по декабрьскому хрусткому морозцу по городу мотаться, свидетелей искать, на остановке мерзнуть, чем сидеть в душном пыльном архиве. А что? Может, махнуть рукой на распоряжение начальства и потихоньку двинуть на поиски свидетелей? Мало ли, упустил что-то Терентьев, тоже ведь человек. Сперва к Коростылеву домой наведаться, а потом на службу. А майор пусть думает, что он в архиве сидит. Хотя туда тоже заскочить надо, скажем, после обеда. А то вдруг начальство заставит отчитаться о проделанной работе.

— Алеша, иди есть, яичница стынет! Отец уже за столом! — позвала с кухни мама, и Алеша тут же засуетился. Завтрак — дело важное, его пропускать никак нельзя. И он завозил бритвой по щекам с удвоенной энергией.

— Андрей Степанович, вы ведь его лучше всех знали, вспоминайте! Может, кто ему звонил, может, он о ком говорил или ждал его кто после работы? — тормошил завхоза НИИ лейтенант Выходцев.

Начать поиски он решил с института. Шансов застать с утра дома соседей Коростылева все равно не было.

— Да что вы ко мне прицепились, — нервничал крупный, похожий на глыбу завхоз. — Не знаю я, с кем он встречался. И с кем по телефону говорил, тоже не знаю. Я с ним почти и знаком не был. Так, выпили вместе чаю раза три-четыре. Я только на работу приходил — он с нее уходил, и всего делов. Разговаривали мы две минуты. А все ходят и ходят, трясут и трясут. Что я ему, друг-приятель? Не знаю я ничего! И телефон у меня только местный.

— А городской где? — оживился Алеша.

— А городской у него, на посту охраны, — отрезал завхоз и грозно сложил руки на могучей груди.

Завкадрами, второго сторожа и начальника охраны он уже пытал, куда податься еще — Алеша представления не имел. Пришлось топать в архив.

И на следующий день тоже, и сидеть там как проклятому, разбираясь в показаниях, в мотивах преступников, в личностях свидетелей, выписывая тех, кто хоть как-то спустя годы мог подойти под описание гостя Коростылева, данное соседкой.

Они с Терентьевым решили начать с дел, которые перед самой пенсией вел покойный Коростылев.

Сложность заключалась в том, что фотографий свидетелей и их внешнего описания в делах не имелось, и приходилось тратить уйму времени на установление личности, внешнего вида и местонахождения каждого, а если внешность оказывалась подходящей, еще и на алиби. Впрочем, до алиби дело пока не дошло.

— Что, Алексей, неужели вообще ничего? — недоверчиво косился Терентьев.

— Говорю же. Юрий Васильевич, вы что, думаете, это удовольствие — в старых делах рыться? Хорошо, если кто-то из бывших коллег Коростылева помнит, кто по делу проходил, и может сразу подсказать, на кого времени тратить не стоит. А если нет? Я вон одного Кривошеева Петра Олеговича три дня искал. Он за прошедшие восемь лет успел три раза жениться, два раза развестись и пять квартир сменить. Поди такого найди. И что в итоге? Приземистый широкоплечий брюнет, бородка жиденькая, рост сто шестьдесят пять сантиметров. И что в таком женщины находят? — пожал плечами Алеша. — Я его жену последнюю видел — настоящая красавица.

— Женская душа — потемки. — Майор задумчиво выбивал пальцами на столешнице какой-то марш. — Я вот думаю, может, мы упустили что-то существенное, со свидетелями недоработали? Сколько ты дел разобрал?

— Семь. И пока все мимо.

— Копай дальше, а я подумаю.

О чем целыми днями думал майор, пока он, Алеша, вкалывал, лейтенанту Выходцеву было не известно. Но дело с мертвой точки не двигалось.

Неужели нащупали? На фотографию худощавого блондина в строгом костюме и при галстуке Алеша смотрел почти с умилением.

Сурмилин Виктор Эммануилович, врач-окулист. Был осужден на пять лет за разбойное нападение на собственную тещу. Ввиду того, что ранее никогда не привлекался, представил положительную характеристику с места работы, а также, поскольку теща не слишком пострадала, получил немного и давно гуляет на свободе. Взъерошив на радостях светлые волосы, Алеша с трудом удержался, чтобы не отбить чечетку.

Сурмилин, как это ни удивительно, проживал по прежнему адресу, тому, что был указан в деле. Найти его труда не составило, и Алексей двинулся прямиком в гости к подозреваемому, без всяких звонков и предупреждений, чтобы не спугнуть.

— Добрый день, вам кого? — Темноволосая дама лет сорока с пышным бюстом, открывшая ему дверь, с интересом рассматривала симпатичного молодого человека.

— Мне Виктора Эммануиловича.

Алеша так и не решил, пока шел, стоит ли сразу показать удостоверение или нет. На работу он ходил всегда в штатском, о роде его занятий так на глазок и не догадаешься.

— А вы по какому делу? — Глаза хозяйки кокетливо прищурились, она чуть изогнулась, и в разрезе халатика показалась округлая, вполне еще стройная коленка.

Вести себя в подобных ситуациях Леша не умел, а потому, слегка покраснев и откашлявшись, представился:

— Лейтенант Выходцев, уголовный розыск.

Лицо дамы сразу потускнело, губы презрительно скривились, а халатик плотно запахнулся.

— И что вам от мужа надо? — спросила она без намека на любезность.

— Пока просто побеседовать.

— А если он не желает? — поинтересовалась мадам Сурмилина, по-прежнему перекрывая доступ в квартиру, из которой не доносилось ни звука. Алексей вообще не был уверен, дома ли сам Виктор Эммануилович.

— Думаю, для него же будет лучше побеседовать со мной, а не явиться на допрос по повестке. — Он попытался нагнать жути, строго хмуря брови.

Женщина еще пару минут сверлила его взглядом, потом нехотя посторонилась, пропуская незваного гостя в квартиру.

— В комнату проходите.

Алексей громко выдохнул. Разочарованию его не было предела.

Перед ним стоял очень тощий, очень длинный, какой-то несуразно слепленный человек и близоруко таращился на гостя сквозь толстые линзы массивных немодных очков.

— Лиличка, это кто? — беспомощно повернулся он к жене.

— Это из милиции. Да сядь ты, нечего с ними церемонии разводить, — распорядилась жена Сурмилина, отчего-то говоря о лейтенанте во множественном числе. — Что вам нужно? Вот мой муж, выкладывайте. — Она встала за креслом, в которое уселся ее супруг, и воинственно сложила на груди руки, словно верный страж. — Опять мамаша заявление накатала, никак не угомонится, старая кошелка?

— Это вы о ком? — Алеша старался не выдавать растерянности и попутно размышлял, стоит ли ему садиться, не дожидаясь приглашения.

— О ком? О матери моей, Люблянской Ираиде Евгеньевне. Вы же из-за нее пожаловали? Уж сколько лет прошло, а все угомониться не может! Мало того, что родного зятя в тюрягу законопатила, — она нервно погладила мужа по макушке, — так и теперь покоя не дает! И ведь из-за чего? Из-за моего — моего, слышите — наследства. Заграбастала и не отдает! А Витя к ней и на пушечный выстрел не подходил. Что он, сумасшедший? — строчила Сурмилина.