Елена прекрасная - Александр Каневский Страница 5

Кэт — это кошечка, пушистая, голубоглазая и распутная. Она любыми способами выскальзывала из дома и немедленно вступала в преступную связь с первым же встречным котом. Была перманентно беременна, быстренько рожала, оставляла котят на попечение хозяйке и мчалась навстречу новым приключениям. Если её не выпускали, она выпрыгивала из окон. Однажды сломала лапу, а в другой раз повисла на дереве и, в попытках освободиться, оторвала хвост. Но это её не останавливало, наоборот: неприкрытая хвостом попа вызывала повышенный интерес мяукающих донжуанов и ускоряла развитие романов. Её кастрировали, но это не помогло: она всё равно убегала из дома и, уже по инерции, флиртовала с ухажёрами.

Аделаида обожала эту четвероногую Месаллину, терпела её загульный образ жизни, выхаживала её котят и раздавала их соседям. Кошка дожила до глубокой кошачьей старости, уже не могла ходить, лежала в своём домике, куда Аделаида носила ей еду и воду.

— Говорят, её надо усыпить. Но я откладываю. Усыплять кошку или не усыплять? Вот так, наверное, и Господь решает, дать мне ещё немного жизни или нет.

— Мама, пожалуйста, прекрати себя оплакивать!

— Я не оплакиваю, я изрекаю истину: в этой ситуации, я — Бог для кошки! Я решаю: быть ей или не быть? Усыпить или подождать? И я решила: буду добрым Богом, дам ей ещё немножко пожить.

Нельсон решил воспользоваться моментом.

— Мама, я знаю, что ты добрая, поэтому я опять решил тебя попросить: избавь меня от клятвы — я хочу позвонить Ленке, помириться, узнать про их жизнь.

Аделаида стукнула ладонью по столу.

— Ни в коем случае!

— Мама, ну прости их: прошло уже столько времени!

— Да, много. А они так и не извинились!

— Но…

— Никаких но!.. Ты поклялся моим здоровьем!

— Своей шлюхе-кошке ты всё прощала.

— Она меня никогда не оскорбляла… Впрочем, решай сам, что тебе важнее!.. — И как бы между прочим, сообщила: — Кстати, мне назначили облучение.

— Когда? Кто?.. — испуганно спросил Нельсон. — Почему ты молчала?!

— Этим не хвастаются.

Наступила пауза. Потом Аделаида вдруг попросила:

— Пожалуйста, не осуждай Кет: она повторяла мою жизнь, она, как и я, стремилась к любви, она, как и я, искала своего единственного. Поэтому я и родила тебя только в сорок шесть лет. В сорок шесть — первого ребёнка! Врачи боялись, что не смогу родить — сделали Кесарево сечение.

— А почему так поздно?

— Меняла мужей — искала для тебя достойного отца, искала потомка Рюриковичей.

— И нашла француза.

— Да, он служил военным атташе во французском посольстве, но, я тебе не раз уже повторяла: он из русских эмигрантов, которые бежали от революции. Его дед был прославленным офицером!.. Любимец царя, кавалер ордена Святого Георгия!.. Они сохранили традиции и язык — он по-русски говорил лучше, чем твоя учительница литературы.

— И по-русски послал свою жену вместе с сыном и смылся во Францию.

Аделаида возмутилась.

— Это не он, это я его послала!

— Почему?

— Он пропитался Парижскими нравами: не пропускал ни одной юбки. Я боялась, что он станет для тебя плохим примером, поэтому прогнала его, вырастила тебя сама и неплохо воспитала… Кстати, пора надеть пиджак.

— Хорошо, мама.

Он снял пиджак со спинки стула и покорно натянул на себя.

На подмосковной даче Валентина и Анюты, на веранде, в шезлонгах, сидели и беседовали Анюта и упитанная блондинка лет под пятьдесят, соседка по даче. Во дворе, под развесистым деревом — стол, на котором тарелки, бутылки, бокалы — этакое «послеобедье». У стола Валентин и Яков Петрович, один в шезлонге, другой — в гамаке, покуривая, продолжали разговор.

— А чего Леночка не приехала?

— Она сегодня на дне рождения у одного из своих ухажёров.

— Ты его знаешь?

— Конечно. Они у нас часто бывают.

Дубинский удивлён:

— Что значит — они?

— А их двое, — объяснил Валентин, — два друга, оба в Ленку влюблены по уши.

— А тебе какой из них больше нравится?

— Оба славные — пусть сама разбирается.

Яков Петрович улыбнулся.

— Уверен, у неё ещё их будет и будет.

— Ты знаешь: нет! Эти двое за неё крепко взялись — уже с полгода она только с ними. Давай выпьем за Леночку, за её счастье!..

Он потянулся к бутылке, но Дубинский её отставил.

— Мы уже за неё пили.

— Давай ещё!

Снова потянулся к бутылке, но Дубинский снова её решительно отставил.

— Валя, послушай: самое трудное испытание — это испытание благополучием. Ты его не выдерживаешь.

— В чём ты меня обвиняешь?

— Ты стал много пить. Я буду уносить из твоего дома спиртное.

Валентин рассмеялся:

— Не поможет, Яшенька! Русский человек, если захочет выпить, сквозь стенку пройдёт. У меня был институтский товарищ, вот тот, действительно, много пил. Они тогда жили в коммуналке. Отец, уходя на работу, запирал его в комнате и уносил ключ. Он звонил мне: выручай, надо опохмелиться! Я приезжал, наливал водку в блюдечко и подсовывал ему под дверь… — Видя, что Яков Петрович даже не улыбнулся, попытался его отвлечь. — Чем читать мне нотации, лучше скажи, когда мы на твоей свадьбе погуляем?

— Ищешь лишний повод напиться?

— Хочу, чтобы ты, наконец, женился.

— Чего ты меня подгоняешь?

— Боюсь, что ты засидишься до критического возраста.

— Что это значит?

— Это значит, что когда тебя обвинят в изнасиловании, ты уже не сможешь предъявить орудие преступления.

Дубинский, наконец, рассмеялся.

— Я это учту. И ускорю поиски.

Обрадовавшись, что ему удалось «перевести стрелку» на друга, Валентин продолжил натиск.

— Я тебя уже со столькими классными бабами знакомил, но ты же переборчив, как царевна Несмеяна. Например, вот, наша соседка по даче, — он кивнул в сторону веранды, где беседуют женщины, — чем не вариант: вдова, симпатичная, обеспеченная, хороший коттедж, большой участок, любит копаться в огороде, у неё много земли, и у коттеджа, и на участке…

— … И плюс ещё чернозём под ногтями, — завершил его фразу Дубинский. И продолжил. — Кончай быть свахой. Помни, что сказано в Библии: не пожелай жену ближнему своему!