Богат и немного женат - Маргарита Южина Страница 5

– Мам! – протрубил Евдоким. – Ну чего ты ребенка мучаешь? Да и собака уже устала на тебя тявкать! Лучше бы научила Машку меня папой называть, а то все, как в том мультике, – «мама» да « мама»!

– Ой, Дусенька! Я и не заметила, как ты пришел! – Из ванной выпорхнула Олимпиада Петровна с огурцами на щеках. – Опять ругаешься? Чего говоришь – папой называть? А кого она мамой называть будет? Вот женишься, тогда все само собой на свои места встанет. Ишь ты какой привереда!

– Мам, у нас поесть чего-нибудь есть?

– Есть! А как же! Кашку манную мы только что с Машенькой варили. Поешь, она еще не совсем окаменела. Потом еще... морковочки я почистила, погрызть можно...

– Да что ж я – кролик какой, чтобы морковку грызть... – недовольно нудил сынок. – Я же вот только что приносил зарплату, неужели нельзя какого-нибудь мяса купить, котлет нажарить или... или голубцов сделать?

– Какие это ты деньги вспомнил? – возмущенно затрясла щеками Олимпиада Петровна. – А на что я, по-твоему, юбилей отмечала! Вчера гостей было тридцать штук! И в ресторане! На что бы я их кормила? А я тебе еще вчера говорила – наедайся на неделю! А ты только напился на всю жизнь вперед! Еще и трех дней не прошло, а ему опять мяса подавай! Вон, учился бы у верблюдов: один раз поели – и на целый месяц!

Дуся даже не стал спорить с матерью: уж он-то хорошо знал – дело это безнадежное.

Умывшись дочиста и без аппетита поклевав манной кашки, которая все же успела затвердеть так, что ее нужно было резать ножом, Дуся демонстративно взгромоздился на весы.

– Уйди с весов, ты мне экран загораживаешь, – попросила матушка.

Весы и в самом деле стояли в самом центре комнаты, исключительно для того, чтобы Олимпиада Петровна ни на миг не забывала о весе.

– ...убедительная просьба – каждому, кому хоть что-то известно про исчезновение Глохова Иннокентия Викентьевича...

– Дуся! Да отойди же ты! – уже нервничала Олимпиада Петровна. – Там опять кто-то потерялся!

– Да тебе-то что? Глохов какой-то! Можно подумать, ты его сейчас искать побежишь! – упрямо пялился на стрелку весов Дуся.

Стрелка неумолимо торчала на юбилейной отметке в сто килограммов и двигаться обратно не собиралась. Дуся втянул в себя живот, глубоко в рот втянул щеки и выдохнул. Стрелка не шелохнулась.

– Ну вот... – уныло пробормотал Евдоким. – Уже девяносто восемь! И все от недостатка питания! Манную кашу я уже в детстве проходил, а теперь бы мне...

– Бат-тюшки! – ухватилась за щеки Олимпиада Петровна. – Да он еще и сумасшедший!

Выделывая странные пируэты, она все же умудрялась из-за телесов Дуси разглядеть экран.

– Я говорю – ты посмотри! Он из психушки сбежал! – запричитала она. – Это что ж получается?! Мы вот так вот с Машенькой пойдем гулять, а тут он и найдется! Псих этот! Он на нас и выскочит! А я с ребенком!.. Дуся!!! Немедленно посмотри на этого бегуна и завтра же отыщи его!

Дуся тяжело вздохнул, глянул на экран и остолбенел. Беглецом из психдиспансера был его сегодняшний знакомый! Именно тот раздетый мужчина, чей перстень весь день оттопыривал карман Евдокима, тот, кого Дуся видел собственными глазами с разбитой головой.

– С ума сойти!.. – пробормотал он.

– Ему уже не надо, он уже сошел, заранее побеспокоился, а вот тебе!.. Тебе, милый мой сынок, пока некогда с ума сходить... – надула накрашенные губы Олимпиада Петровна. – Ты и так-то не больно с головой дружишь. Тебе необходимо найти этого... этого спринтера и... и обезвредить!.. Только вот как? Если его обратно в психушку, он снова сбежит, а если в тюрьму, так он там долго не задержится...

– Он... он, мам, практически обезврежен... уже...

– Это как? – не поняла маменька. – С чего это он обезврежен, когда тебе прямо на всю страну говорят, что его поймать надо и... и что-то с ним сделать! Где это он обезврежен и почему органы ничего об этом не знают? Нет уж, милый сынок, тебе надо обязательно его найти... а потом... а потом можешь с чистой совестью передать его мне. Уж я его как следует... поговорю с ним. Он мне перестанет пугать бедных пенсионеров! Он мне... Дуся! Ну что ж ты стоишь? Беги немедленно писать план поимки! Прямо не знаю, ну такой увалень!

Дуся вышел из комнаты и побрел к себе. Та-а-ак... парня через телевизор уже ищет милиция. А что, если станут еще лучше искать и набредут на их роддом? И вспомнят, что был такой умник, который им сам рассказывал про какого-то убитого мужика в хозблоке, а потом... ой, да кто их знает, что они найдут потом! Нет, конечно же, сам Дуся никого не убивал, а кто докажет? Да никто! Пашка, что ли? Ха! Этот первый же и завалит! Вон он как лихо дело перевернул, Дусю чуть самого в психушку сегодня не отправили. А потом он же и о тюрьме похлопочет. Нет, надеяться ни на кого нельзя, все надо самому... да... именно так – самому! Найти убийцу, передать властям, а они уж что хотят, то пусть и делают. Главное, чтобы потом к Дусе никаких претензий не предъявляли. И чего бояться? Он уже несколько дел сам раскрыл! Вон и Машка подтвердит! Нет, Машка, конечно же, ничего подтверждать не будет, мала она еще, да и ничего не знает, не надо ей знать, но... Но факт остается фактом – он в деле расследования не новичок. И вообще! Может быть, ему кто-нибудь еще и спасибо скажет? Например, родственники этого бедолаги... Точно, вот завтра он к ним и отправится. А как он их найдет? А найдет он их... да позвонит на телевидение, спросит все данные, и все дела!

После принятого решения на душе как-то полегчало. Нет, ну в самом деле – он уж чуть было себя за больного не принял! Чего греха таить – сегодня даже специально себя этим перстнем колол, чтобы убедиться, что не спит и что ему не мерещится.

– Маманя! – Он вышел из своей комнаты совсем с другим настроением. – А давай-ка мы с тобой картошечки пожарим!

– А давай-ка ты сам пожаришь! – не шелохнулась почтенная дама. – Машутка! Ты хочешь картошечки? А? Ну скажи: «Мама! Давай позарим Масеньке кальтосецки. Масенька хоцет кальтоски!»

– Маса хоцет чипсов! И дозиевки! А маме пива!

– Ма-а-а-ма!! – взревел Дуся. – Ну сколько раз говорить! Научи Машку звать меня папой! И потом – мы же говорили, что ты не будешь покупать ей чипсы! Да еще и газировку!

– Вот поэтому она тебя и зовет «мамой», что ты к ней без понимания относишься и она к тебе! – поджала губы Олимпиада Петровна. – И вообще... чипсы я себе покупала...

Но Дуся ее уже не слушал. Он присел перед дочерью на корточки и по слогам учил:

– Мария! Ты уже взрослая девица! Давай говори правильно: я – папа! Запомнила? Ну давай – па-а-а-а-па-а-а-а...

– Нек... – упрямо качала кудрявой головенкой «взрослая девица». – Ты – ма-а-а-а-ма-а-а-а! А там сидит... дед!

– Ма!.. Маша! Какой дед?!! – подпрыгнула Олимпиада Петровна. – Это ж я – твоя бабушка! Хотя... можешь называть меня мамой.

– Нек... – сурово супила бровки девочка. – Ты – дед! Итамуста хьяпис ночем.