Убийство в Леттер-Энде. Приют пилигрима (сборник) - Патриция Вентворт Страница 5

Пикировка между ними прекратилась. Джулия говорила, а Энтони слушал, словно они по-прежнему были членами одной семьи, жили в одном доме, и никакая Лоис не нарушала его покой, не рвала семейные узы. Он сказал:

– Понимаю. И Элли непробивная – всегда была такой.

– Все женщины не могут быть пробивными. И, по-моему, мужчины не любят таких.

– Не любят, если только это не скрывается самым тщательным образом.

Джулия посмотрела на него с презрительной усмешкой.

– Вот-вот! Помню, как ты говорил, что я никогда не выйду замуж, если не прикрою бархатной перчаткой свою железную руку. Что ж, мужа у меня нет.

Энтони умиротворяюще улыбнулся:

– А ты и не хочешь мужа. Видишь, я знаю все ответы. Ты ненавидишь, терпеть не можешь и презираешь мой злополучный пол, и вовсе не мечтаешь связать свою судьбу с кем-нибудь из мужчин. Но поверь, дитя мое, самые свирепые мужененавистницы хотят сознавать, что при желании могли бы заполучить одно из этих презренных существ. Например, в старости тебе сможет служить утешением воспоминание, скольких ты отвергла. Ты ведь будешь отвергать нас?

– А как ты думаешь?

– Ну, не знаю, а хотел бы знать. Разумеется, из чистого любопытства. Допустим, я скажу: «Дорогая, я страстно люблю тебя». Как ты отреагируешь?

Смелости и честности Джулии было не занимать. Смелость оказалась на высоте, но честность подкачала. Она с приятным удивлением услышала свой смех и слова:

– Когда полюбишь меня страстно, тогда узнаешь.

Энтони произнес каким-то странным голосом:

– Этот вопрос откладывается. Пожалуй, нам лучше вернуться к Элли. Какие-то деньги у Стрита есть?

Джулия, будто бы запыхавшись после быстрого бега, сделала глубокий вдох.

– У них есть около трехсот фунтов, и они берегут их, как помешанные, чтобы обставить свой дом, если Ронни получит работу у полковника Фортескью. Дом у них есть, но без обстановки.

– Скоро ли Стрита выпишут из госпиталя?

– Они не знают. Собственно, потому я туда и еду. Слушай, не говори никому об этом, но Элли думает, что Ронни из госпиталя выпишут, если ей будет куда забрать его. Старшая медсестра сказала ей об этом, когда она в последний раз была там. Видишь ли, ему нужен дом. Они думают, что если будут жить вместе, это пойдет ему на пользу. Вопрос в том, можно ли это устроить?

– Джимми…

– Дело не в Джимми, и ты это знаешь. Дело в Лоис. Джимми, не колеблясь, скажет да, но если Лоис скажет нет – значит нет. Ты думаешь, я не могу быть справедлива к ней, но я стараюсь, как могу. С моей и Элли точки зрения, Джимми наш брат, и Леттер-Энд всегда был нашим домом. С точки зрения Джимми, Элли и я его сестры, он нас очень любит, и Леттер-Энд по-прежнему наш дом. Но с точки зрения Лоис, мы никто, вообще не родственники. Лоис считает, что мачеха Джимми ушла, вышла замуж за человека по фамилии Уэйн, а когда он погиб в автокатастрофе, вернулась в Леттер-Энд, родила близнецов и, пользуясь добротой Джимми, вырастила их там. Лоис полагает, что Джимми проявляет прискорбную слабость в этой истории. По крайней мере, когда мама умерла, он мог выгнать нас, чтобы мы сами зарабатывали себе на жизнь, а вместо этого делает вид, будто мы его сестры и будто ему нравится, что мы живем там. Видишь, я стараюсь быть совершенно справедливой.

Энтони лениво выпустил струйку табачного дыма.

– Да, совершенно.

– Знаешь, я понимаю ее точку зрения. Она вышла замуж за Джимми, а не за близнецов – дочерей его мачехи. Меня бесит ее двуличие – убеждает Джимми, что она ангельски терпит там Элли, а сама обходится с ней как с уборщицей, заставляет до смерти работать. Знаешь… – Голос Джулии сильно задрожал, – не будь у меня решительности и многих других качеств, на твой взгляд, не подобающих женщинам, я, возможно, сама работала бы судомойкой в Леттер-Энде.

Энтони выпустил очередной клуб дыма.

– Дорогая, это вполне достойное женское занятие.

Взгляд его обратился к рукам Джулии, лежавшим на коленях поверх старого красного халата. На правом указательном пальце синело пятно не до конца смытых чернил. Ногти очень красивой формы не знали лака. На пальцах не было колец. Руки были такими, как их создала природа, а создала она их превосходно. Они были не маленькими, не белыми, но очень красивыми.

Энтони неожиданно выпалил:

– Нет!

– Что нет?

– Я забыл о твоих руках. Пусть все женщины с отвратительными пурпурными ногтями поработают судомойками – это пойдет им на пользу! У тебя вторые – нет, третьи – по красоте руки в Европе. Первые две пары у скульптур. И если ты не станешь ухаживать за ними, то окажешься в особом круге ада, существующем для тех, кто уничтожает произведения искусства.

Джулия сказала то, что раньше не приходило ей в голову:

– Как жаль, что мое лицо не гармонирует с ними.

Эти слова вырвались у нее невольно, оставив чувство, будто она приоткрыла некую дверь и что-то выпустила наружу.

Энтони покачал головой:

– Дорогая, ты нашла бы это очень неудобным – тебя окружали бы толпы на улицах. Оставь классическое совершенство музеям, тебе было бы не по себе на холодном белом пьедестале. Давай вернемся к делам. Когда, сказала, ты едешь в Леттер-Энд?

– Я не говорила. Еще не приняла решения.

– Может, поедешь вместе со мной в пятницу?

Джулия немного помолчала. С сигареты на халат упал пепел. Она раздраженно смахнула его и сказала:

– Возможно. Я еще не сообщила Лоис, что приезжаю.

– А нужно сообщать?

Джулия кивнула:

– Да, нужно. Обычно я там не остаюсь. – Она говорила больше, чем собиралась. – Собственно, я не оставалась там с тех пор, как Джимми на ней женился. Мы… – Она сделала паузу, – недолюбливаем друг друга.

– Ты меня удивляешь.

Ответом ему был сердитый взгляд. Джулия подалась вперед и, взяв окурок, словно дротик, с силой бросила его в камин.

– Удивляю? Ну, ладно же, скажу откровенно! Я ее смертельно ненавижу!

Элли Стрит накрывала на стол к ужину. Поскольку должны были приехать Энтони и Джулия, она особенно старалась. Радующие глаз цветы стояли в вазе из старого стекла – более красивого, чем серебро, – и все было начищено до блеска. К сожалению, придать блеск себе она не могла. Голландское зеркало между портретами прадеда Джимми с широким галстуком и прабабушки в бледно-желтом атласном платье с высокой талией и с бирюзовой повязкой на волосах отражало Элли Стрит с беспощадной четкостью – ее застиранное ситцевое платье, худое бледное лицо, вьющиеся светлые волосы, ставшие прямыми и бесцветными, выступающие вперед плечи, вялую походку. Неудивительно, что Ронни поглядывает на свою хорошенькую медсестру.