Дело Арбогаста - Томас Хетхе Страница 5

3

Ганс Арбогаст вышел на свежий утренний воздух. Этим холодным утром в январе 1955 года к семи часам еще не рассвело, и тюремный двор со стоящим в нем автобусом освещали только прожектора. Накануне суд над Арбогастом был завершен и теперь ему предстоял этап из следственного изолятора Грангат в каторжную тюрьму в Брухзале. Начинался вторник, именно по вторникам заключенных из следственных изоляторов, исправительных заведений и тюрем перевозили по этапу из конца в конец федеральной земли. Арбогаст, со своими метром восьмьюдесятью, потерявший за полтора года в предварительном заключении несколько килограмм, выглядел в пальто с зимним шарфом еще более костистым, чем раньше. Сейчас ему было тридцать четыре года. Он посмотрел в еще ночное небо, понаблюдал за облачком пара из собственного рта. Наручники на него надели, а вот арестантскую одежду пока не выдали. Но ждать этого оставалось уже недолго. Ему было страшно покидать Грангат. Пожизненно, твердил он себе вновь и вновь, не осознавая подлинное значение этого слова. С тех пор, как его схватили, время неслось с такой скоростью, словно стремилось от него ускользнуть. Он поднялся в автобус и подсел на дощатую скамью к двум другим узникам. Уставился в окно, хотя там все еще стояла непроглядная темень. Когда автобус выехал на шоссе, Арбогаст закрыл глаза.

Вновь открыть их его заставил шелест газетных страниц. Газету разворачивал надзиратель, усевшийся на скамью напротив. Арбогаст жадно всмотрелся в титульную страницу. Фотография с новогоднего приема трех комиссаров союзнических войск бундес-президентом. Под ней другая — Аденауэр, снятый по случаю собственного восьмидесятилетия. Набранный крупными литерами заголовок на последней странице гласил “Дело Шеппарда”. Под рекламным снимком автомобиля стояла подпись: “Ллойд-55 в цельнометаллическом корпусе”. Пока надзиратель листал газету, Арбогаст успел прочитать на второй странице, что рак, эта “чума XX века”, возникает, на взгляд немецкого лауреата Нобелевской премии Отто Варбурга, «вследствие хронического нарушения клеточного дыхания». И вновь надзиратель перевернул страницу, он поднес ее близко к глазам. Фотография женщины в вечернем платье. Арбогасту удалось прочесть подпись под снимком. “Глория Вандербильд, тридцати лет, уже десять лет состоявшая во втором браке с дирижером симфонического оркестра Леопольдом Стоковски семидесяти двух лет, для которого этот брак является третьим, разведясь с ним, посетила в тот же вечер премьеру бродвейского мюзикла в более чем рискованном наряде”. За окнами автобуса стало светло. Арбогаст понял, что больше не испытывает страха. И читать ему расхотелось. В полдесятого автобус прибыл в тюрьму Брухзал.

В начале одиннадцатого двое вахмистров доставили арестанта, все еще в наручниках, в расположенную в подвальном помещении душевую. В предбаннике ему вручили брикет скверно пахнущего мыла и полотенце. Велели раздеться. Один из вахмистров стоял прямо у двери, другой — в проходе. Когда Арбогаст очутился в одной из душевых кабинок в гигантском помещении, разделенном на открытые боксы, вахмистр пустил воду. А чуть погодя — отключил.

— Намылиться! — И волосы тоже, — добавил он.

Арбогаст, преодолевая отвращение, намылил скверно пахнущим мылом голову.

— Смыть!

Когда Арбогаст вымылся и вытерся, ему вернули одежду, а затем препроводили в камеру. Личные вещи, доставленные в картонной коробке из изолятора предварительного заключения, были здесь переданы гауптвахмистру, усевшемуся прямо в подвале за большим письменным столом, возле которого на металлическом стеллаже были разложены одежда и вещи заключенных. Помощники надзирателя из числа самих заключенных забрали у Арбогаста одежду и уложили ее вместе с его личными вещами из коробки в бумажный мешок. Гауптвахмистр продиктовал список изъятого, повторил его вслух еще раз и велел Арбогасту расписаться.

— К стене, — бесцеремонно потребовал он затем.

Арбогаст отступил на пару шагов.

Гауптвахмистр вышел из-за стола и принялся внимательно осматривать Арбогаста, приказывая ему при этом то поднять руки, то опустить голову и толкуя о насекомых, главным образом — о вшах; в конце концов он велел Арбогасту повернуться спиной и нагнуться, а когда тот замешкался, голос надзирателя зазвучал громче и тверже, он говорил об арестантах-хитрованах, пытающихся пронести в тюрьму невесть что и невесть в каком месте, подчеркивая, что знает все эти уловки. Затем Арбогасту велели вновь повернуться лицом и обработали его из пульверизатора инсектицидом — под мышками, на груди и в паху. В конце концов ему выдали три пары серых хлопчатобумажных кальсон, три пары шерстяных носков, три сорочки и пару башмаков. Затем — три синих арестантских комбинезона и два полотенца. Каждому заключенному полагалось иметь на белье личную метку. С нашивкой меток быстро управился один из помощников надзирателя, пока Арбогаст стоял голый у письменного стола на специальном месте, обведенном по каменному полу мелом.

После всего этого двое вахмистров препроводили его в камеру во втором корпусе. Хотя никто не обращался к нему ни с чем, кроме подлежащих исполнению приказов, Арбогаст чувствовал на себе испытующие взгляды. И надзиратели, и заключенные — все они глазели на него. Как всегда, он старался сохранять хладнокровие и ничем не выдавать собственных чувств, хотя сильнее всего ему сейчас хотелось с криком броситься прочь, только бы увернуться от настойчивых и бесцеремонных взглядов. В следственном изоляторе, когда он утверждал, что ни в чем не повинен, от него отводили глаза, но уже в ходе судебного процесса взгляды, обращенные на него, становились все бесстыднее, ему приходилось стряхивать их с себя, как голодных мух. От здешнего нижнего белья сразу же начала чесаться кожа. Что ж, и к этому тебе придется привыкнуть, подумал он.

Как раз в эти самые минуты прокурор грангатского суда проводил новую пресс-конференцию, потому что вынесенный накануне приговор вызвал кривотолки, и — в особенности в федеральных газетах — глухо намекалось на возможность судебной ошибки. Тощий Фердинанд Эстерле, всего три года назад прибывший из Карлсруэ, назначенный здешним прокурором, призвал к спокойствию, И этим утром, как всегда, он был в черном костюме, поверх которого на судебные заседания надевал мантию.

Для начала Эстерле с негодованием отмел все сомнения в состоятельности доказательной части по делу Арбогаста. Судебная медицина и естественные науки превратились в настоящее время в одно из самых эффективных средств борьбы с преступностью. В деле Арбогаста современные достижения науки способствовали безусловному изобличению преступника, подчеркнул он. В особенности медицинское заключение профессора Маула, заведующего отделением судебной медицины Мюнстерского университета, представляющее собой безупречную реконструкцию преступления. А не заинтересовали ли прокурора выводы предварительной экспертизы, которая не исключила возможность естественной смерти жертвы от острой сердечной недостаточности, любопытствовал один из журналистов. Ну, разумеется, ответил Эстерле, однако сам этот вывод был сделан в предположительной форме, почему, собственно, и понадобилось привлечь к делу профессора Маула как доку в таких вопросах. Однако выводы профессора Маула выглядят, по меньшей мере, неожиданными, не так ли? Нет, в них нет ничего неожиданного, тем более — парадоксального. Профессор Маул однозначно установил, что в протоколе предварительного осмотра содержатся указания на насильственную смерть от удушения, причем содержатся в таком количестве, что это устраняет малейшие сомнения. Однако каким образом удалось разрешить эти сомнения по такому важному вопросу, как способ удушения? Ведь поначалу эксперты не могли сказать, удушили ли жертву голыми руками или с помощью какого-то предмета. Для разрешения сомнений оказалось достаточно снимков жертвы. Профессор Маул однозначно установил, что госпожа Гурт была задушена кожаным ремешком или чем-то в этом роде.