Жизнь и смерть в ее руках - Лариса Соболева Страница 5

Не успел Князев глазом моргнуть, как бабай (со странной кличкой дядя Костя) принес махровое полотенце и отдал гостю. Подарив Князеву улыбку, он резво поскакал к печке, там с серьезнейшей миной, зажав в зубах самокрутку, принялся чистить рыбешку. Князев развернул ветхую тряпку с дырой посередине и решил, что до него ею вытерлось человек пятьдесят, возможно, этой ветошью вообще полы мыли. Но другого полотенца не было, Князев промокнул им воду на теле. Отдавая Малике влажную тряпку, задал вопрос, который очень его интересовал с тех пор, как он открыл глаза:

– Как я сюда попал?

– Я привезла тебя. Не помнишь?

– И где ты меня подобрала?

– В кабаке. Тебя вывели вышибалы.

– Почему моя одежда сохнет?

– Ты вчера хотел утопиться в реке.

Князев выпятил нижнюю губу, с подозрением глядя на Малику, очевидно, припоминал прошедший вечер, который стерся из памяти. Маля в свою очередь внимательно рассматривала его. От вчерашней слабости Князева не осталось и следа, сейчас она видела совершенно другого человека – собранного, спокойного, а ведь он попал к неизвестным людям. Глаза были колюче-настороженные, но не испуганные. Тонкие губы поджаты, отчего и без того тяжелый подбородок выдвинулся вперед. В этом человеке было много отталкивающего, и дело вовсе не во внешности, которая как раз оказалась сносной. Вокруг Князева будто существовала невидимая аура, делающая его недоступным. Нетрудно было определить, что он нетерпим, резок, имеет волю и ум, но пользуется ими исключительно в рабочем порядке. К быту не приспособлен, закинь его на необитаемый остров – погибнет. В городе о нем мнения разделились: одни называли его тираном, другие благоговели перед ним, золотой середины не было. Но…

– Идем в дом, пора поговорить, – сказала Маля.

Князев пошел за ней, у сарая остановился – и это она назвала домом? Но он воздержался от замечаний и вопросов, решил послушать девицу.

3

Она дала ему дряхлое одеяло, бывшее когда-то верблюжьим, он набросил его на плечи, повернулся спиной к незнакомой особе и снял мокрые трусы. Потом, завернув одеяло вокруг бедер, поискал место, куда бы сесть, но единственную табуретку заняла Маля. Князев присел на нечто вроде нар, где он спал, ладонями уперся в колени, оттопырив локти, и выжидающе уставился на Малику.

– Пришел в норму? – спросила она.

– Относительную.

– Мне приказано тебя убить.

Он не воспринял ее слова всерьез:

– За чем же дело стало?

– Не веришь, – поняла она. – Позавчера Гриб взял в заложники мою семью, если я тебя не убью, он убьет их. Я вырвала тебя у вышибал и привезла сюда, чтобы обсудить, как быть. Так что, поверь мне, и побыстрее. У меня времени мало, у тебя тоже.

– Гриб? Кто это? – Внешне он оставался спокойным.

– Раньше он был обычной сволочью, а теперь, судя по всему, сволочь с «крышей». Точно не знаю, но, думаю, Гриб все равно «шестерка», только такая, что имеет в подчинении десятка два «шестерок»-дегенератов.

– А почему Гриб приказал именно тебе убить меня?

– Я тоже хочу ответить себе на этот вопрос, но пока не могу.

– Хочешь сказать, что Гриб может приказать убить человека любой порядочной девушке? И она не посмеет его ослушаться?

– Любой… – выделила это слово Маля, – он не прикажет.

Князев никак не обозначил своего отношения к новости, но Малике показалось, что он до сих пор ей не верил. Она достала из сумочки пистолет и положила его на стол.

– Его мне дал Гриб. Из этого пистолета я должна тебя уложить, но ствол не бросать рядом с твоим трупом. За убийство получу десять штук баксов. Теперь веришь, что я не разыгрываю тебя?

– Десять штук? – переспросил он. – Что-то дешево.

– И вчера тебя возмутила эта сумма, да и меня она озадачила. Думаю, убить тебя приказали Грибу, а он передал эстафету мне.

Князев почесал заросший щетиной подбородок, с сомнением глядя на оружие. Потом перевел глаза на Малику, долго смотрел ей в лицо, и постепенно до него доходило, что ее бред не выдумка. Если бы еще недавно произошло нечто подобное, он был бы уверен, что из него хотят выбить деньги мошенники. Поэтому придумали такой экстравагантный трюк: мол, вас хотят убить, а мы спасем, только дайте энную сумму – тысяч сто – на мелкие расходы. Но сегодня этой смуглянке нет смысла разыгрывать спектакль, хотя она может и не знать всего, что произошло. Но ему недоставало еще чего-то, чтобы окончательно развеять сомнения.

– Ну и почему ты меня не убила вчера?

– Если бы это был не ты, а кто-то другой, я… думаю, убила бы.

«Миленькое» признание: она убила бы! И это сказала женщина, красивая и молодая. Мир сошел с ума. Может, она влюблена в него, а все эти разговоры с похищением и рисовкой – неудачный способ обратить внимание Князева на себя? Он не удержался от скептической ухмылки:

– И что ж такое есть во мне, что тебя остановило?

– Ты спас женщину, которая тебе была никто.

– Я?! – Сдержанности Князева пришел конец, он просто вытаращился на смуглянку. – Я спас? Ты меня с кем-то перепутала. Не хочу тебя разочаровывать, но женщин я не спасал. Мужчин тоже.

– Я сама с тобой разговаривала, когда…

– Ну-у! – протянул он. – Тебя бы я запомнил.

– Значит, забыл. Это было пять лет назад. Мы остались втроем: я, сестра и мама. Мама заболела, у нас не было своего дома, не было прописки, мы ведь беженцы, а статуса беженцев не получили. Мой отец русский, привез нас на свою родину к родственникам, потом умер… Маме нужна была срочная операция, а времена, когда такие операции делали бесплатно, прошли. Я просила денег у многих, никто не дал, мне посоветовали прорваться к тебе. Это было почти невозможно, но я прорвалась. Когда я стала объяснять, что мне нужно, разревелась, потому что не верила в удачу, а ты был моей последней надеждой. Ты перечислил деньги на счет клиники и сказал, чтобы через неделю я взяла у референта сумму наличными на послеоперационный уход за матерью. За этой суммой я не хотела идти, ведь просила только на операцию. Но пришла. Мне передали конверт, деньги очень пригодились. Мама прожила еще четыре года.

– Не помню, – сказал Князев.

– Как можно это забыть? – изумилась Маля. – Сумма-то немаленькая.

– В год у меня таких, как ты, знаешь сколько бывает?

– И ты никому не отказываешь?

– Ты в своем уме? Я бы по миру с протянутой рукой пошел, если бы всем бабки кидал. Меня трудно обмануть, девушка. Обычно я вижу, кого приперло под завязку, но таких очень-очень мало, и я знаю, кто вымогает. Тебя не помню.

– Зато я тебя запомнила на всю жизнь. Ты дал шанс выжить моей матери, сейчас я даю шанс выжить тебе.

Князев опустил голову и вслушивался в себя. Интуиция никогда его не подводила, хотя, помимо нее, существовал еще и мозг, которым Павел Павлович неплохо пользовался. В этот нелегкий период на него обрушилась еще одна напасть: его заказали, хотя как таковых причин, объясняющих заказ, нет. Именно интуиция подала сигнал, отгоняя всяческое вмешательство мозга: ты висишь на волоске, но тебе крупно повезло, спасайся.