Не прячьте ваши денежки - Варвара Клюева Страница 51

— Как раз вечер. Даже ближе к ночи. Ну ладно, пока, скоро увидимся.

Я перешла в другую комнату и набрала рабочий номер Полевичека, который уже выучила наизусть.

— Старший лейтенант Полевичек у телефона.

— Михаил Ильич, это Клюева. Вы просили меня позвонить?

— Да. Нужно бы встретиться.

— Когда, сегодня?

— М-м… Думаю, до завтра дело терпит. Хотя не уверен. Нет, давайте все-таки завтра с утра.

— А что случилось? Вы хотя бы намекните.

— Это не телефонный разговор. Где вам будет удобнее встретиться?

— Хотите, я подъеду к вам?

— Нет-нет, — поспешно сказал Полевичек. — Не стоит.

— Тогда давайте в парке Горького. У входа в павильон ужасов.

— Почему там?

— Ну, вы же советовали мне таким образом утолять тягу к острым ощущениям.

— Боюсь, острых ощущений у вас и без того скоро будет достаточно. В самое ближайшее время. Давайте встретимся лучше на пристани. Покатаемся на речном трамвайчике. Часов в десять вас устроит?

— Договорились.

— Ну все, тогда до завтра. — И он, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Я щелкнула крышкой телефона и уставилась в пространство. Очень не понравились мне ни кислый тон Полевичека, ни его зловещий намек.

На этот раз я и не думала возражать против почетного эскорта. Если Полевичек намерен надеть на меня наручники, помощь мне не помешает. Правда, я сильно сомневалась в способности Генриха с Лешей оказать достойное сопротивление милиции, но на моральную поддержку с их стороны можно было рассчитывать твердо.

Мы доехали до Парка Культуры, вышли на набережную и потопали к пристани. Несмотря на рабочий день и утренний час, там уже собралась приличная толпа: мамаши и бабушки с детьми, несколько семейств в более полном составе, три или четыре молодые парочки и шумная стайка подростков, по виду, выпускников.

Полевичек на этом фоне выглядел, прямо скажем, неуместно. И не столько потому, что был один, сколько из-за угрюмой сосредоточенности, которая плохо вязалась с обликом человека, предвкушающего прелести речной прогулки.

Я представила ему друзей, мы купили билеты и сели на катер, уже стоявший у причала. Мы с Михаилом Ильичем устроились на корме, а Леша с Генрихом деликатно сели поодаль, но так, чтобы не выпускать нас из виду. Урчание мотора и радостный детский гомон создавали достаточно мощный звуковой фон, поэтому мы могли разговаривать, не опасаясь чужих ушей.

— У меня для вас плохие новости, — признался Полевичек.

Напрасно старался. Я уже и так догадалась, что он не собирается вручить мне похвальную грамоту и денежный приз вкупе с памятным подарком. Но, промучившись полночи бессонницей, я все же убедила себя, что его дурные вести не имеют отношения к Веронике, иначе он не стал бы откладывать разговор до утра. Скорее уж речь пойдет о моем поражении в правах. Следующая фраза Полевичека лишний раз подтвердила мою проницательность.

— Вы должны явиться к Петровскому в прокуратуру не позднее пятницы. Точнее, не позднее двенадцати часов дня, восемнадцатого июня. В противном случае прокурор подпишет постановление о вашем аресте.

Пятница, восемнадцатое июня! День, когда я собиралась отбыть с друзьями в Черногорию. Очень символично.

— Что-то ваш Петровский расщедрился! До полудня пятницы больше сорока восьми часов. За это время я успею добежать до китайской границы.

Михаил Ильич, до тех пор обозревавший берега, резко повернул голову и пристально посмотрел мне в глаза. Поскольку лицо его было непроницаемым, определить значение этого взгляда я не сумела.

— Думаете, слабo?

Не потрудившись ответить, он отвел глаза и достал сигарету. Минуты две мы молчали. Потом Полевичек выбросил в воду окурок, потер ладонями колени и расщедрился на следующее признание:

— Вообще-то за отсрочку вы должны благодарить не Петровского.

Вот так так! А кого же? Неужто Полевичека? Нет, исключено. Станет следователь городской прокуратуры прислушиваться к мнению какого-то старшего лейтенанта из округа! Особенно если этот следователь — Петровский, который получил, наконец, вожделенные факты, позволяющие требовать моего немедленного ареста. Или Михаил Ильич по-рыцарски скрыл от Петровского мое присутствие на месте второго преступления? Может быть, его мрачность объясняется чувством вины, сознанием того, что он нарушил служебный долг? Ой, сомневаюсь! Что бы там ни воображал себе Прошка, горячей любви ко мне Полевичек не выказывал. На мой взгляд, чувства, которые я у него вызываю, правильнее было бы назвать смешанными и противоречивыми. На служебный проступок они не толкнут.

Кто же он тогда — мой неведомый благодетель? Не Селезнев — это ясно. Явись Селезнев к Петровскому с просьбой повременить с моим арестом, его самого, пожалуй, посадили бы под домашний арест. А других доброжелателей в милицейско-прокурорской среде у меня не имеется.

Я пыталась разгадать эту загадку самостоятельно, потому что Михаил Ильич на мою вопросительно поднятую бровь никак не отреагировал. Он упорно смотрел прямо перед собой и всем своим видом показывал, что на его дальнейшую откровенность я могу не рассчитывать. Наивный! Неужели он думал таким способом остановить женщину, жаждущую информации?

По мнению мужчин, все средства хороши на войне и в любви. У женщин на этот счет имеется своя точка зрения. Нет такой хитрости, на которую не пошла бы наша сестра, чтобы утолить свое любопытство. Не буду описывать бесчестные уловки, к коим пришлось прибегнуть, чтобы вытянуть из Полевичека крохи информации, позволяющие в общих чертах восстановить драматические события минувшего дня. Победителей, как известно, не судят.

В целом, передо мной предстала такая картина. Во вторник утром Полевичек честно попытался связаться с Петровским, чтобы сообщить ему о моем ночном визите и заявлении, сделанном по поводу убийства Цыганкова. Петровского на месте не оказалось. Тогда Михаил Ильич поделился своими сведениями с Тусеповым — тем самым оперативником с Петровки, к которому его прикомандировали по делу об убийстве Людмилы Прокофьевой. Тусепов, не долго думая, доложил своему начальству. То, что случилось потом, с точки зрения Полевичека, не лезло ни в какие ворота. Петровский вызвал его к себе и, визжа и топая ногами, объяснил, куда он может запихнуть мои показания. Следователь обвинял Михаила Ильича в юридической безграмотности, в потворстве подозреваемой, но более всего в том, что Михаил Ильич действовал через его, Петровского, голову, вместо того чтобы связаться с ним напрямую. Сбитый с толку и рассерженный беспардонностью следователя, Полевичек с вызовом поинтересовался, какая, собственно, разница, с кем он соотнесся, если всю нужную информацию Петровский получил. Из гневной, практически бессвязной тирады, которой разразился в ответ следователь, Михаил Ильич логическим путем вывел, что начальство Тусепова созвонилось с прокурором, изложило мою версию событий и намекнуло на предвзятость Петровского по отношению к свидетельнице Клюевой. В результате, когда посыльный, призванный немедленно доставить меня на допрос в прокуратуру, явился ни с чем, и Петровский отправился к прокурору за санкцией на мой арест, ему было отказано в довольно резкой форме.