Мимо денег - Анатолий Афанасьев Страница 51

Корин присел на корточки, чтобы лучше слышать.

Сидоркин попытался достать его ногой, но тот перехватил ногу и, оскалясь, без особого напряжения с хрустом вывернул ступню. Сидоркин болезненно сморщился.

— Вот уж точно: сила есть, ума не надо… Ладно, зачем тебе Анна Берестова? Жениться собрался?

— Ты ее знаешь?

— Еще бы! Красивая женщина. У тебя хороший вкус.

— Это вы ее припрятали?

— Ну а кто же? Без меня не найдешь.

— Найду, — заверил Корин. — Врать не умеешь, мент. От страха лепишь что попало. Штаны небось обоссал?

— Ошибаешься, голубок. Моего страха ты не увидишь, хоть сто раз убей. Лучше признайся, зачем тебе Анна?

— Все равно не поймешь. Ты собачью жизнь прожил, а это высшая материя.

— Какая там высшая? Кровищи насосешься да замочишь. Только с ней у тебя выйдет осечка.

— Почему?

Вместо ответа Сидоркин изловчился и боднул головой, но это ему лишь показалось. Чудовище опрокинуло его на спину. Опять придавило коленом, дивясь ментовской неукротимости. По мнению Корина, у двужильного мента все естество давно спеклось в кровяной ком, он должен мычать и умолять о пощаде, а он по-прежнему брыкался, и в сощуренных глазах не гас боевой огонек. Невероятно.

— Почему осечка? — повторил он. — Что ты про нее знаешь, чего я не знаю?

До Сидоркина донесся вопрос, словно через стену. Он с огромным трудом балансировал на той грани, за которой открывается непроглядная темень. Помирать ему не хотелось. Какая вопиющая несправедливость, сдохнуть в лапах монстра, за которым охотился!.. Он проклинал себя за то, что не выстрелил сразу, не поверил Валерику, и еще за то, что слишком мелко и самонадеянно жил, не поняв чего-то главного, что важнее самой жизни; и за то, что частенько бывал груб с отцом, который пытался объяснить ему, придурку, суть происходящих в мире событий, но по простоте душевной не находил нужных слов; и за то, что недолюбил прекрасную Вареньку, запутавшись, как в паутине, в ее и собственном вранье, — и за многое другое, значительное и второстепенное, неумолимо отодвигающееся в вечность. Голова гудела, как пустой колет, там не осталось ни одной обнадеживающей мысли.

— Аня тебе не даст, — сказал он. — Даже не надейся. Ты вампир, а она человек. Вместе вам не сойтись.

— Твое последнее слово, мент?

— Предпоследнее. С последним вернусь за тобой с того света.

Корин поднялся и начал избиение заново, постепенно входя в раж, но не испытывая привычного, пьянящего чувства свободы оттого, что соперничает с Господом, отбирая жизнь у его творения. Сидоркин раздувался, хрипел, но все еще удерживался в сознании, хотя от каждого пинка распадался внутри себя на множество осколков. Медленно, по капельке источалось земное дыхание, щедро отпущенное ему природой. По голубовато-бледному коридору заметались рыжие, будто лисьи, хвосты, а из дверей палаты выглянула сумрачная Земфира Варваровна, закутанная в больничный халат.

— Эй, Люциферище, оставь бедолагу. Ступай лучше к Кирке. Она готовая.

Корин с досадой оглянулся.

— Закройся, Хакамада. Видишь, я занят.

— Я не Хакамада, любезный. Я простая советская домработница.

Корин замахнулся на нее — и Земфира исчезла. Сидоркин воспользовался секундным отдыхом и снова попытался ползти, но это ему не удалось. Не смог сдвинуться с места, из себя-то не выпрыгнешь. Раздраженный Корин со словами: «Костюмчик-то как перепачкал, нехороший мальчик!» — ударил его ступней по затылку, отчего в мозгу майора лопнула какая-то струна. Он с облегчением почувствовал, как все разрозненные осколки его сущности слились воедино и, по-младенчески радуясь, воспарил в небеса.

— Ух ты! — не поверил глазам Корин. — Неужто загнулся, мент?

— Не дождешься, голубок, — донеслось откуда-то издалека.

И вслед за тем мирную тишину ночной больницы расколол вой аварийной сирены. Загомонили встревоженные голоса, свет вспыхнул ярче, и Корин понял, что вот-вот на этаж ворвется двуногое стадо. Не оглянувшись на поверженного врага, добежал до пожарной лестницы, где еще раньше, когда шел сюда, приметил незарешеченное окно. Раздвинул ставни, встал на подоконник и, чуть примерясь, бесшумно спрыгнул в ночь.

Первое пробуждение на новом месте показалось Ане продолжением сна. Открыв глаза, обнаружила, что лежит на кровати в чисто убранной обыкновенной городской комнате-спальне. Торшер, туалетный столик, громоздкий пузатый комод орехового дерева, пуфик, дубовая тумбочка у изголовья, пара дорогих стульев с выгнутыми спинками — вот и вся обстановка. Но окно, в которое струился утренний свет, не забрано сеткой, и простыни пахнут французским мылом. Больше того, скосив глаза, разглядела на столике набор всевозможной косметики, то есть все необходимое для следящей за своей внешностью дамы. Это было так чудесно, что на мгновение она снова замкнула глаза. Когда открыла, ничего не изменилось, зато она сразу многое вспомнила: психушку, приезд пожилого господина с манерами замоскворецкого барина, мягкое сиденье иномарки, укол в вену, которого она впервые не испугалась.

— Кто бы мне ответил, — вслух произнесла Аня, — где я теперь очутилась?

Дверь тут же отворилась, и в комнату вошел тот самый седовласый господин с короткой бородкой и с синими, мягко мерцающими глазами, похожими на ее собственные. С озабоченным лицом господин присел на стул возле кровати. Память услужливо подсказала, где и когда она видела такую сценку и такое же выражение лица: с отцом в детстве, когда болела корью. Сомнительная пародия на прошлое. Аня улыбнулась как можно беззаботнее и сказала:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Анна Григорьевна… Помните, как меня зовут?

— Да, вас зовут Иван Савельевич.

— Правильно… Теперь давайте прислушаемся и скажем, где у нас болит?

Аня поняла его буквально.

— У меня ничего не болит, а у вас — не знаю.

— Я профессор, — строго сообщил Сабуров. — Причем практикующий. В прошлом веке старые врачи всегда говорили «батенька», «у нас», «будьте так любезны» — и еще потирали ладони, вот так…

Он с умным видом показал, как потирали руки старые врачи. На Аню жест произвел хорошее впечатление, хотя не растопил лед в сердце. Она боялась врачей не меньше, чем бандюков. С некоторых пор даже больше. Спросила с наивной гримаской:

— Будете ставить на мне какие-то опыты?

— Нет, это все в прошлом. Никаких опытов не будет. И тюрьмы не будет. Вас выпустили подчистую. Вы у меня в гостях, Аня. Это моя квартира.

Аня поглядела с хитрецой.

— Зачем вам нужна полоумная девушка? Извините, я, наверное, не имею права спрашивать?

Сабуров пожевал губами. У него было сухое, аскетическое лицо с мягким рисунком скул. Ей нравились такие лица.