Чисто семейное убийство - Елена Юрская Страница 51

— Только давай я сначала школу закончу, — попросила Аня, выходя из детской, и сердце Тошкина сомлело от нежности.

— И кандидаты есть? — высунулся Яша.

— А как же! У меня с этим просто. Свято место пусто не бывает. Что это у меня за брак? Это же не брак, это торичеллиева пустота. Я даже юбку себе приличную купить не могу. Хожу себе голая… Никому я не нужна… А в «СОС-инвесте» уже сидят милицейские чины.

— Так им и надо! — хором заявили Яша и Аня и вызвали живейший отклик.

В разные концы коридора полетели недавно купленные туфли на шпильках. Если каблук при приземлении сломается, Надя будет кричать, что ходит не только голая, но и босая.

— Ах так! — выкрикнула Надя, взывая к бабушке в сто сорок последний раз. — Ах так. Тогда я начну принимать подарки от посторонних мужчин. — Она нырнула в сумку и повертела перед носом чем-то, похожим на спичечный коробок.

— Надюша, ты только учти, что нам нового мужа селить некуда. У нас и так тут коммуна имени Александры Коллонтай, урожденной Домонтович. Так что до совершеннолетия Ани пусть и правда таки дает деньгами, — совсем уж некстати развеселился Яша.

— А я конкурс выиграю. Правда, Аглаида Карповна? Могу ведь? Мы Тошкина бережем. Он на дело не ходит и без дела не сидит. Когда родственнички друг друга удавят, он и всплывет. Дима? Хватит, я тебе говорю, играть в Мэри Поппинс! Эй!

Она подошла к двери, рванула на себя створку, оценила обстановку и Диму, успевшего в доли секунды прыгнуть в постель, и ехидно хмыкнула. Дмитрий Савельевич, старший следователь прокуратуры, умный, честный и все еще влюбленный, на всякий случай втянул голову в плечи. Она, голова, как ни странно, все еще нуждалась в хозяине. Но Надя легко притворила дверь и отправилась скандалить на кухню. С Яшей это делать было куда приятнее и упоительнее. Великое дело обратная связь. Или, как модно ныне говорить, интерактивное общение.

Не веря своему счастью, Тошкин тихонько выглянул в коридор. Между Надиным заявлением о конституционном праве на неприкосновенность жилища и Яшиным ответом через Организацию Объединенных Наций Тошкин рассчитывал проскочить и выполнить кое-какие водные процедуры. То, что он увидел, заставило его лечь спать немытым. Возле Надиной раскрытой сумки копошилась Аглаида Карповна. То самое, похожее на спичечный коробок, теперь в руках у нее. Бабушка, которая сто раз рассказывала всем внукам историю о том, как Владимира Ильича Ленина однажды в жизни замучила совесть. И было это не при введении красного террора, а при уничтожении чужой вазы. Вождь страдал комплексом вины целые сутки. Но потом признался. Из этого рассказа, как правило, следовало несколько выводов: лучше горькая правда, чем сладкая ложь, нельзя посягать на чужое, некрасиво что-то делать исподтишка, и «если я вас не научу, ваши родители уж точно об этом не позаботятся». Теперь светоч справедливости и совестливости спокойно рылся в чужой сумке. В руке у бабушки блеснуло колечко… Зная Надину страсть к бижутерии, Дима удовлетворенно причмокнул губами: жена покупала себе украшения из металла отнюдь не драгоценного затем, чтобы сравнивать их с натуральными драгоценностями своих конкуренток. Делала она это весьма красноречиво. Многие мужья были Наде даже благодарны. После одного-двух торжественных выступлений по типу: «Посмотрите, какая у нее бирюлька, я такую в галантерее Аньке купила», мода на игрушки из бриллиантов в городе практически прошла. Во всяком случае, украшения перестали носить днем и в общественном транспорте. Часть успеха за эту светскую продвинутость Дима брал и на себя. Преступность в городе продолжала приобретать угрожающие размеры.

Дима улыбнулся и посмотрел на бабушку-клептоманку. Лицо ее стало совершенно белым, губы — синими, а руки дрожали так, будто к ней немедленно следовало вызвать «скорую помощь». Она вдруг стала мягко оседать на пол, но глаза не закатывала, а все смотрела-смотрела на тонкий ободочек с большим камнем мутными отчаянными глазами. Дима вернулся к кровати и специально громко дотопал до двери. Аглаида Карповна встрепенулась, бросила колечко и коробочку в сумку и быстро засеменила в детскую. «Спугнул», — подумал Тошкин.

Спугнул? Спугнул ли? Зачем она вообще сюда приехала? С совершенно идиотским, несвоевременным предложением? Что это было? Что? И главное, она поселилась здесь и похоже-таки навеки. Во всяком случае, никакого чемоданного настроения, несмотря на все трудности жизни с невесткой, она пока что не проявила.

Бабушка — охотница за головами? Старческий психоз? Тошкин открыл Фрейда, но решительно отказал бабушке в возможности подавления сексуальных порывов. Это явно было что-то другое. Взгляд упал на книгу Эриха Фромма, с которой Дмитрий Савельевич пытался заснуть последние полчаса. Некрофилия, то есть любовь к мертвецу. Тошкин схватился за голову и начал мерно раскачиваться. Аглаида Карповна прилетела в город, и через день погибла молодая любовница Генки… Неужели?

Да, Федора она любила больше всех. Может быть, потому, что тот вообще не заслуживал никакой любви. Во всяком случае, он был очень далек от идеального образа Володи Ульянова. Он стащил у Димочки Тошкина грузовой автомобильчик, у Вовы Супчика — набор московских «холодков». Он все время всех обманывал. Его надо было наказывать, но бабушка поощряла, она даже видела в этом бессовестном поведении признаки богатого воображения. Чтобы понравиться бабушке, Дима Тошкин даже стал сочинять стихи. Аглаида Карповна стихов не оценила, зато Федор потешался всю оставшуюся жизнь, особенно, когда Дима поступил на юрфак, над таким его поэтическим опытом:

Весь наш город кипит и пенится,

Люди все на работу спешат,

А на перекрестке деревце

Посадило пять малышат.

— Скажи, Тошкин, а в каком чине было это деревце, которое посадило банду из пяти малолетних преступников?

Больше всех, больше всех, больше всех. Ну и что, если она любила Федора? Важно другое: не появился ли Федор здесь чуть раньше нее? Тогда первым эпизодом следует считать маляра Пономарева, а гибель Ларисы Косенко — вторым.

Идиотизм. Тошкин нервно зашагал по спальне. Пусть знают, что он бдит. Пусть знают… Дима настраивался на подвиг. Он не собирался становиться мальчиком для битья и пасовать перед старушкой, которая с его детских лет вызывала у него приступ ненависти ко всему женскому населению планеты.

А бабушка снова тут, рядом, и он снова не может заснуть. Тошкин смотрел в окно, вдыхал весенний воздух из форточки и ждал, когда профессионал-прокурор возьмет в нем верх над закомплексованным геронтофобом. Очень важно было не пропустить момент. Почувствовав, что силы наполняют его больное тело, он вскрикнул и вломился в Яшину обитель.

— В чем дело? — Аглаида Карповна сняла очки в тонкой золотой оправе. — В чем дело, я спрашиваю? Почему в таком виде? — Она смотрела на Тошкина из далекого детского прошлого. Она возмущалась его полосатой пижамой, будучи одетой в строгий синий деловой костюм. Может быть, конечно, и Яшина «бабочка» несколько диссонировала с фривольным нарядом прокурора, но была ночь и был дом. Если не его, то уже точно Надин.