Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов Страница 52

Кроме записи разговора с Михеевой на флэшке имелся еще какой-то файл. Я ткнул мышкой. В нем тоже хранилась видеозапись. Прокрутив ее в ускоренном темпе, я догадался, что это фрагмент школьного самодеятельного спектакля, относящегося еще к идиллическому периоду жизни Марты. У них под рукой не оказалось другой флэшки, и разговор со Светкой записали туда же. Фрагмент занимал всего несколько минут, самый конец представления. Я вернулся в начало, решив просмотреть и его: по крайней мере двое фигурантов моего расследования присутствовали там крупным планом.

Декорация выглядела вполне условно: угол дома с крыльцом, размытые контуры деревьев. На авансцене, тесно прижавшись друг к другу, стояли три девушки в длинных платьях. Одна была мне не знакома, а в двух других я опознал Марту и Светку Михееву. Светка, на мой вкус, играла не слишком талантливо: текст произносила с избыточным завыванием, жеманно заламывая руки. Но текст меня и не волновал ― только лица. Я прикинул, что отсюда можно будет распечатать несколько фотографий девчонок в разных ракурсах, и надо не забыть дать соответствующее указание Прокопчику. Палец уже тянулся к кнопке, выключающей компьютер, когда до меня стали доходить произносимые со сцены слова, и я остановился.

― Они уходят от нас, ― нараспев говорила Светка, ― один ушел совсем, совсем навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить…

Господи, о ком она?! Опять об этих, что ли, которые любили, убивали и уходили? На какое-то мгновение мне показалось, что передо мной тоже кусок допроса в психбольнице. Меня пробрал озноб. А тут еще третья, незнакомая мне девушка, бросилась в объятия молча стоящей рядом Марты и возвестила высоким прерывающимся голосом:

― Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать!

У меня вспотел лоб, плечи покрылись мурашками. Я уже не слышал половину произносимого текста, лихорадочно пытаясь понять. О каких таких страданиях речь?! Это ведь давняя запись, еще пензенского периода! А тут и Марта, наконец, зашевелилась, обняла за плечи своих товарок и заговорила, глядя прямо в объектив камеры. Я включил сознание на ее словах:

― Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!

Как-то враз отлегло от сердца: да это же Чехов, «Три сестры»! Я узнал пьесу по этой последней классической фразе ― даже фильм такой есть: «Если бы знать». Марта на сцене еще раз повторила свое сакраментальное «Если бы знать, если бы знать!», и дали занавес.

Какой же я кретин, думалось с облегчением. Ну надо ― классика испугался! Но с другой стороны — бывают же совпадения… Спятившая Светка Михеева говорит: «Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить…» А потерявшаяся неведомо где Марта практически пророчествует: «Еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…»

Как говорится, вот вам искусство, а вот вам жизнь ― и поди их разбери.

Но надо было возвращаться к работе. Итак, что у нас в активе?

Светка и Марта жили в Москве, мечтали стать то ли актрисами, то ли топ-моделями, а пока что занимались тем, что «умирали».

У них были возлюбленные с разными именами, главное дело которых состояло в том, что они своих любимых «убивали».

Убивали ― но не убили.

А те умирали ― да не умерли.

(Хотя на сто процентов это можно утверждать только в отношении Михеевой. Марта не выходит на связь уже две недели, что наводит на нехорошие предположения.)

Что же все это означает?

Какая-то невинная игра, столь ужасным образом трансформированная больным мозгом?

Или некий единичный случай на фоне психического растройства стал своего рода фобией? Случай, поразивший впечатлительную девицу настолько, что оказался больной головой возведен в ранг бесконечно повторяющегося явления…

А что, вполне возможно! Как рабочая версия.

Я поймал себя на том, что все время помимо воли хочу найти Светкиной болезни какое-нибудь рациональное объяснение. Даже не столько рациональное, сколько трактующее все происходящее на привычном, бытовом уровне. Но ведь Марта-то пропала! Но ведь Светка-то спятила! Почему я все время механически выношу эти факты за скобки? Упорно отделяю их от бреда Михеевой?

Комплекс Мити Карамазова, как сказал бы Костя Шурпин, замечательный писатель и большой знаток всяких умных и ненужных сведений. Механизм подавления отрицательных эмоций.

Но если за всем этим стоит что-то действительно серьезное и страшное, надо немедленно прекратить ломать себе голову бесплодными размышлениями. Чтобы не поддаться соблазнительной очевидности ложных выводов. Все кошки смертны, Светка Михеева смертна, следовательно…

А заняться нужно тем, что составляет суть и основу моей профессии: сбором информации. Которая одна только и может пролить свет на всю эту несусветицу. Тем паче что я уже катил по брусчатому настилу Пресни к ожидающему меня со своими сногсшибательными новостями Прокопчику.

Вечер давно накрыл город душным плотным одеялом, но величественный силуэт своего помощника я и в темноте увидел сразу. Он стоял возле машины, опираясь на костыли, и сурово вглядывался куда-то в даль.

Вылитый пират Сильвер.

Когда я подъехал, он бросил на меня быстрый высокомерный взгляд и тут же отвернулся, вновь уставившись в лишь ему ведомую точку. Все это могло означать одно: Прокопчик чувствует себя героем дня. Как настоящий подвижник, он не поддался пораженческим указаниям начальства бросить пост, а настоял на своем и теперь имеет право требовать к себе качественно иного отношения.

Я не стал его разочаровывать. Остановившись рядом, но на почтительном отдалении, поинтересовался:

― К-какие будут указания, шеф?

В ответ он оборотил ко мне пышущее негодованием лицо. Если не сказать лик. И произнес со сдержанным достоинством:

― Чем издеваться, приехал бы сюда побыстрее. Упустить можем.

― Там что, есть второй выход?

― Откуда мне з-знать, ― с неподдельной горечью сообщил Прокопчик. ― К-когда я без ноги и на костылях.

― Ну хорошо, ― смилостивился я, переходя на привычный деловой тон. ― Докладывай по порядку.

Прокопчик стал докладывать.

Он ждал у подъезда Мерина добрых часа два. И дождался. Едва стемнело, объект вышел из дому. Одет в светлые брюки и коричневый вельветовый пиджак. На ногах кроссовки. В руках теннисная сумка. Сел в свое «вольво» и двинул сюда, на Пресню. Остановившись неподалеку от того места, где сейчас базировались мы, почему-то довольно долго не покидал автомобиль. А потом…