Ярмарка в Сокольниках - Фридрих Незнанский Страница 52

Взгляд Соя-Серко не двинулся с места.

«Ага, мадам решила симулировать реактивное состояние, „косить“, то есть. Ну, тогда попробуем прямо в лоб». Погорелов сел за стол и уставился на Аллу. Та безмятежно смотрела на несуществующий предмет в воздухе.

Распознать симуляцию не так просто — потребуется стационарная судебно-психиатрическая экспертиза, а это, как минимум, два, а то и три месяца волокиты. Погорелову все эти штучки были давно известны, он матюкнулся про себя и бойким голосом, как ни в чем не бывало, начал разъяснять арестованной статью тридцать восьмую уголовного кодекса о чистосердечном раскаянии и прочих смягчающих вину обстоятельствах; потом перешел к устрашению — зачитал все двенадцать пунктов статьи тридцать девятой об обстоятельствах, вину отягощающих… Безжизненная маска царила на бледном лице Соя-Серко.

— Надеюсь, вы уяснили сказанное, гражданочка, и перестанете играть в жмурки с соцзаконностью и расскажете, кто надоумил вас совершить кражу из собственной квартиры, кто передал вам это вражеское клише для печатания фальшивых долларов и прочее, — Погорелов погрозил толстым пальцем, — например, как вам удалось отравить иностранца.

Погорелов не ждал ответа, поэтому очень удивился, когда Соя-Серко встала со стула, дернула из стены провод магнитофона и зашипела прямо в лицо майору:

— Не бери меня на понт, [6]мильтон хороший, чего ты тут мне питюкаешь, срать я хотела на твою мотню. [7]Будешь мне нахалку шить, [8]мой Иван [9]тебя завалит [10]в темном переулке… А теперь веди в камеру. Не видишь, что ли, невменяемая я!

Погорелов остолбенел:

— Что за ужасные выражения, гражданочка Соя-Серко? — с трудом выдавил он из себя. Но «гражданочка» уже снова превратилась в египетскую мумию. В это время распахнулась дверь, вошел его напарник по кабинету капитан Грязнов:

— Валентин, тебя «хозяйка» зовет!

«Хозяйкой» в отеле, конечно, звали Романову, и Погорелов пулей вылетел из кабинета, успев сказать:

— Слава, побудь тут с дамой, я мигом.

Когда скрипучая дверь закрылась за майором, Грязнов протянул Алле Александровне лоскутик папиросной бумаги. Та косо взглянула на капитана, но записку взяла, прочитала. В записке было всего несколько слов. Алла усмехнулась, взяла авторучку со стола Погорелова и, что-то черкнув на том же листочке, также с усмешкой ткнула записку в ладонь Грязнова.

У следователя по особо важным делам Меркулова в производстве было четырнадцать дел, для которых он с трудом вырывал окна, в основном для выколачивания отсрочек. Одним из них было дело о взятках в системе автотранспортного управления Моссовета. Срок расследования истек, и для испрашивания отсрочки нам надо было, согласно закону, проделать необходимые следственные действия, в целях чего Меркулов и наметил поездку в комиссионные автомагазины.

Я вернулся в прокуратуру после блестящего выполнения задания Меркулова и быстро написал своему начальнику записку: «Куприянову позвонил. Видел Грязнова в телефонной будке». Меркулов безмолвно чиркнул спичкой, сжег мое «донесение» и отправил пепел в урну, где уже покоился прах его задания.

В кабинет без стука вошел молодой парень, прикрепленный к прокуратуре шофер, весело спросил:

— Когда едем, товарищ начальник?

— Сию минуту, Гена!

Раздобыть машину в Московской городской прокуратуре для служебной поездки — проблема. Высокое начальство расхватывает их с самого утра — кому-то надо на совещание в горком, кому-то на похороны ветерана прокуратуры. Или чьей-нибудь супруге необходимо срочно сделать прическу в салоне «Чародейка». У этого Гены был сегодня нерабочий день, и он околачивался с утра в коридорах прокуратуры в поисках «блата» для починки собственного «москвича», на котором он и приехал. Он удачно подвернулся Меркулову под руку — тот в одну минуту договорился по телефону с дельцами-авторемонтниками и заполучил Гену на целый день в личные водители.

Мы отметились у Гарика в журнале служебных разъездов: «13 часов 00 мин. Лианозово, комиссионный магазин». В графе «прибыл» сделали прочерк, так как возвращаться обратно не думали.

— Давай, Гена, дуй в Южный порт, — сказал Меркулов, когда мы с трудом залезли в раздолбанный Генин «москвич» образца 1965 года.

— Вы ж говорили — в Лианозово, товарищ начальник?

— Да я, вот, вспомнил, что в Лианозово-то черный рынок функционирует с четырех до восьми утра… — начал Меркулов, но Гена обрадованно перебил его:

— Так в Южный порт это ж совсем рядом!

«Значит, Меркулов задумал очередную „внутреннюю“ операцию, отрывается от слежки», — подумал я.

В Южном порту нас ждали. Заместитель директора магазина авточастей, длинный, тощий эстонец Арво Свенович Линно, дал указание своим ребятам, и те поволокли Гену в недоступные простому смертному хранилища автобогатств. Меркулов говорил с Линно вполголоса. Тот открыл заднюю дверь и крикнул что-то по-эстонски. В кабинет вошел такой же длинный и ещё более тощий молодой эстонец, они поговорили между собой чуток на своем языке, и замдиректора сказал с сильным акцентом:

— Мой сын Гуннар. Он вас довезет, куда вы ему скажете, Константин Дмитриевич.

Гуннар, совсем без всякого акцента, подтвердил:

— Я сейчас свой «жигуль» подволоку к воротам, а вы туда топайте!

Перед тем, как выйти из гаража, Меркулов открыл свой портфель и вытащил оттуда… две совершенно ни на что не годных шляпы. Одну он натянул себе почти на уши, а другую неуверенно протянул мне, спросив при этом:

— Какой у тебя размер головы?

Я понятия не имел, какой у меня размер головы, лет десять ничего на голове не носил. Я с отвращением взял бесформенный кусок зеленого фетра.

— Ты, случаем, не прихватил фотоаппарат? — спросил я Меркулова. — Хороший кадр пропадает — кот Базилио и лиса Алиса удирают от бедненького Буратино…

— Вид, конечно, у нас нелепый, — начал оправдываться Меркулов, но в этот момент открылись автоматические ворота гаража. Ну и лицо сделалось у эстонца, когда он увидел наш маскарад…

Через пятнадцать минут Гуннар доставил нас к железнодорожной станции Нижние Котлы, где мы, все ещё щеголяя в дурацких шляпах, взяли билеты до станции Расторгуево.

В пустом вагоне электрички мы перевели дух и заговорили разом, будто близкие родственники, которые сто лет не виделись. Меркулов, спрятав чепчики в портфель, сказал: