Ориан, или Пятый цвет - Поль-Лу Сулицер Страница 52

Оба замолчали.

— Так вот, — продолжил Ладзано. — Я не очарователен, как Трентиньян, и у меня нет нахальства Лелуша, который заставляет своих актеров говорить подобные вещи, стоя за камерой. Я просто заказал два соседних номера.

Это была чудесная ночь для мужчины и женщины, ночь в «Гранд-отеле» в Кабуре. Ориан чувствовала, что возрождается к жизни в объятиях Эдди, который любил ее, как и говорил, — ласково, нежно, уверенно: любил, и все тут.

Она с облегчением узнала, что он вовсе не хотел умирать, что в больнице ему хотелось видеть ее лицо, склоненное над ним. Никогда Ориан не чувствовала себя счастливой от того, что ее обманули. Они любили друг друга всю ночь, перемежая ласки с поцелуями и объятиями. Они превратились в единое тело, трепещущее, не знающее границ, переплетенное, связанное в узел, склеившееся так, что трудно было дышать. Ориан забылась сном к утру, а Ладзано — чуть позже.

Солнце высоко стояло в небе, когда она проснулась. Туман, пронизываемый лучами с самого рассвета, накрывал побережье. Но, нагревшись, он рассеялся, оставив вместо себя ослепительный свет, который и вырвал Ориан из ее сладкого сна. Она удивилась, не обнаружив рядом Эдци. А она ощущала его во сне, слышала его равномерное дыхание, касалась его горячего мускулистого тела. Обежав глазами комнату, она удостоверилась, что там его нет. Она встала и открыла дверь в ванную. На зеркале еще сохранились капельки пара — свидетельство того, что он недавно принимал душ. Она подумала, что он, наверное, спустился в холл, чтобы позвонить, не беспокоя ее, или выпить кофе, пока она не проснулась. Но на столике у изголовья она нашла конверт с именем ОРИАН, написанным большими буквами. Она вскрыла его. Внутри была очень короткая записка: «Я должен вернуться в Париж. Я вас люблю, или тебя люблю, это уж как тебе нравится. В конверте находится билет в купе первого класса на парижский поезд. В нем довольно комфортабельно, нет курильщиков. Поезда отходят каждые два часа. Машина с шофером в твоем распоряжении. Она оплачена. Ша-ба-да-до скорого. Эдди».

Сердце Ориан выскакивало из груди. Она не могла отвести глаз от клочка бумаги, наполненного легким духом ее новой любви. Она вынула из конверта билет на поезд и понюхала его, надеясь учуять аромат его туалетной воды. Потом она заплакала — то ли от печального быстрого отъезда Ладзано, то ли от невообразимой радости встречи с ним.

В одно из воскресений, возвращаясь с прогулки в Люксембургском саду, Ориан увидела сотни молодых людей, мчавшихся на роликах по бульвару Сен-Жермен. Спешащие рассерженные пешеходы пытались перегородить дорогу наглецам, но, отступив, вынуждены были дожидаться окончания этого нескончаемого дефиле. За ними следовали велосипедисты. Пропустили и их, терпеливо переминаясь с ноги на ногу на обоих тротуарах. Ориан ^восхищением наблюдала за роликобежцами; некоторые из них катили парами, держась за руки. Казалось, зашевелился воздух свободного Парижа, предоставлявшего новый образ бытия, право жить и двигаться по-новому. Будь она помоложе — а при чем здесь возраст? — будь у нее куча сверстников или один возлюбленный, она охотно влилась бы в этот бег по Парижу. Она вспомнила, как часто, поздно вернувшись с работы, включала телевизор и попадала к началу «Полночного круга». В первых кадрах длинноногая девица описывала круги на роликовых коньках, а затем катила по ночному Парижу под захватывающие африканские мелодии «йе-йе-йе…». Вот о чем она думала, придя на неожиданное рандеву с Эдгаром Пенсоном.

— Это начинающие, — обратил внимание Эдгар Пенсон на группу людей, неуверенно начинающих бег. — Давно не катались на роликах?

В руках Пенсон держал две пары роликовых коньков.

Следователь надула губы. Нахлынули воспоминания о лицейских временах в Лиможе. Во дворе лицея они с подругами устанавливали кегли на расстоянии шага друг от друга и начинали слалом. Она была ловка, но частенько возвращалась с ободранными коленками. Это была игра не для девочек. Но Ориан никогда не испытывала интереса к игре в классики, не встрепала в сложные интриги, в центре которых всегда находился мальчик, красивый и, как правило, малопонятный, один из тех недоступных, что разбивают девичьи сердца. Именно та девчушка, подстриженная под мальчика и в брючках, вспомнилась Ориан, пока журналист помогал ей закрепить ролики.

— Покатим потихоньку, — сказал Пенсон.

— Если у вас есть что сказать, то так будет удобнее, — заметила Ориан, вообще-то довольная новым развлечением, которое на время разгрузит ее мысли.

Группа тронулась вдоль бульвара Капуцинов. Ориан поехала по стороне, где находился салон Клода. Проезжая мимо, она заглянула в витрину и послала приветствие наобум, словно маленькая продавщица могла ее видеть. Париж был почти пуст, как и Вандомская площадь, куда они попали, свернув налево. Они катились очень медленно, но Ориан начала потеть от усилий. Погода стояла прекрасная. Никогда бы Ориан не вообразила такого серьезного журналиста, как Пенсон, влившимся в беспечную толпу. Она убедилась, что решительно не стоит доверять внешности.

Улица Риволи. Колесо обозрения, украшенное гирляндами, походило на огромную светящуюся корону. Оно напомнило ей о свидании со следователем Натански.

— Ну вот, теперь я выжатый лимон. Что вы хотели мне сказать? — спросила Ориан Пенсона.

Журналист катился с легкостью, приобретенной благодаря регулярным тренировкам.

— Жаль, что так перемещаться по Парижу не всегда возможно, — начал он. — Я хотел вытащить вас из кабинета, чтобы поделиться небольшим сомнением, которое зародилось во мне. Пожар в «Галерее» укрепил его.

Две девушки, держась за руки, быстро промчались мимо них.

— Эй, вы, здесь вам не беговая дорожка! — смеясь, крикнул им вдогонку какой-то бритоголовый парень.

— Что за сомнение? — спросила Ориан.

— От одного высокопоставленного чиновника во «Франс-Атом» мне стало известно, что Орсони занимается крупными контрактами между Францией, Бирмой и Габоном и получает за это приличные комиссионные, которые попадают в казну одной из французских политический партий.

— Какой именно?

— По его словам, все партии запятнаны, за исключением, может быть, крайних правых и коммунистов, но это еще надо проверить. Атомные и нефтяные деньги объединены, одним словом.

— Все добытое мной сгорело, и я теперь как в тумане, — с сожалением произнесла Ориан. — Но думаю, что Орсони может быть причастен и к убийству супругов Леклерк.

— А я так не думаю, — возразил Пенсон. — Ему невыгодно ни убивать, ни подсылать убийц. Его интересуют деньги, а не кровь. Но в чем я уверен, так это в том, что вам не следует доверять вашему телефону и столам, там наверняка появились уши. Потому я и пригласил вас на эту оздоровительную прогулку. Вы не сожалеете, надеюсь?

Они спустились на авеню Георга V и теперь направлялись к Альма. Рокотание роликов на асфальте увеличивало опьяняющее впечатление скоростью. Справа показалась Эйфелева башня, словно одетая в сверкающую кольчугу. Галогеновые лампочки речных трамваев высвечивали здания вдоль Сены. Воздух казался таким чистым, будто город лишился всех автомобилей. Они покатили в сторону Лувра.