Список убийств - Фредерик Форсайт Страница 52

Рядом на посольском столе Ловца затрезвонил телефон. Из Вирджинии звонил Грэй Фокс.

— Я что-то не так слышу или произошло что-то, гм, весьма странное?

— Слушай дальше, — ответил Ловец и брякнул трубку.

На экране ни о чем не ведающий Тони Суарес продолжал:

«Те Переосмысления я прочел с десяток раз в английском переводе и рекомендую их всем тем из вас, кто не знает арабского. Ну а тем, кто умеет читать на языке Пророка, я их рекомендую тем более.

Ибо мне теперь ясно: то, что говорят „Братья Мусульмане“, истинно. Система правления, известная как „демократия“, абсолютно совместима с подлинным исламом; не совместимы с ним лишь кровожадность и ненависть, претящие каждому священному слову, изрекаемому пророком Мухаммедом, да пребудет он с Аллахом вовеки.

Те же, кто, называя себя правоверными, одновременно призывают к массовым убийствам, жестокости, истязаниям и тысячам смертей, на самом деле подобны отступникам хариджитам, что вышли сражаться против доблестных приверженцев Пророка.

Так что отныне всех джихадистов и салафитов мы должны уподобить тем же хариджитам. Мы же, те, кто поклоняется нашему всеправдивому Аллаху и его верному пророку Мухаммеду, да будут они благословенны стократ, должны извести гяуров, лживостью своей и двуличием застилающих взор мусульман на истинную веру.

Нам, подлинно верующим, давно уже пора устыдиться жить под одним небом с этими носителями скверны и ненависти и расправиться с ними подобно тому, как это некогда сделали сторонники Пророка с гнусными хариджитскими шайками.

И вот теперь настало время объявить, кто я есть на самом деле. Я был рожден как Зульфикар Али Шах. На свет я появился в Исламабаде и был взращен как правоверный мусульманин. Но затем я пал и сделался Абу Аззамом, мучителем и убийцей мужчин, женщин и детей».

Опять зазвонил телефон.

— Кто это, черт возьми?! — провопил Грэй Фокс.

— Да выслушай ты, — усмирил его Ловец. — Уже немного осталось.

«А потому перед всем миром и особенно перед вами, моими братьями и сестрами в руках любящего нас Аллаха, я произношу свою тавбу; свое искреннее покаяние за все, что я содеял и сказал во имя ложной веры. Пусть это будет моя бараа. И мое ниспровержение всех наущений шайтана, которые я в своем неведении истины излагал в своих проповедях против подлинного учения ислама.

И поскольку я прежде не проявлял ни жалости, ни сострадания, то теперь я молю и уповаю на то, чтобы Аллах с его Пророком явили мне ту милость и сострадание, которые изложены в нашем священном Коране, гласящем, что они непременно отпустятся грешнику, истинно покаявшемуся в своих неправедных деяниях. Об этом взываю ко всем вам, и да будет нами доволен всевеликий Аллах».

Экран потускнел. Опять зазвонил телефон. Телефоны сейчас, скорее всего, надрывно трезвонили по всей умме — мировому сообществу ислама, — причем многие из голосов там наверняка задыхались от ярости.

— Ловец, ты что такое натворил? — спросил Грэй Фокс.

— Надеюсь, я только что его размазал, — прозвучал ответ.

Ловцу вспомнился разговор с пожилым богословом университета Аль-Ажар — давно, когда он, еще молодой Крис Карсон, стажировался в Каире.

«У апологетов ненависти существует четыре уровня отвращения. Вы, вероятно, думаете, что верхний уровень занимают христиане? Ошибаетесь, поскольку вы тоже веруете и у вас есть единый Бог. Так что вы, как и евреи, причисляетесь к Ал аль-Китаб — Людям Писания.

Выше вас располагаются атеисты и идолопоклонники, у которых бога нет, а есть лишь какие-то резные идолища. Именно потому, кстати сказать, моджахеды Афганистана шурави ненавидели больше, чем вас. Казалось бы, какая разница? А разница колоссальная, потому что коммунисты — атеисты-безбожники.

Но еще выше для фанатиков — вы не поверите — расположены умеренные мусульмане, потому что они не следуют за ними. И из-за этого радикалы используют всякую лазейку, чтобы навредить, а еще лучше свергнуть любое прозападное мусульманское правительство. Для этого они готовы взрывать бомбы в их мечетях, на базарах и крошить из автоматов ни в чем не повинных мусульман вне зависимости от пола и возраста.

Но выше всех, собакой из собак, непрощеннейшим из непрощенных, значится отступник — тот, кто отвергает или порицает джихадизм и, изменяя ему, возвращается к вере своих отцов. Для него прощения нет и быть не может, а ждет его лишь мучительная смерть».

После чего старик богослов, помнится, разлил по пиалам чай и приступил к намазу.

Мистер Али одиноко сидел у себя в апартаментах (кабинет и спальня) в крепости за Гаракадом. Костяшки сжатого на столешнице кулака белели от напряжения. Двухфутовые стены были звуконепроницаемы, но помимо них имелись еще и двери, которые и пропускали звуки порки. Который из проштрафившихся слуг впал у хозяина в немилость, оставалось лишь гадать; приказать высечь Аль-Африт мог любого, кто подвернется под руку.

Слышно было, как не хлещет, а как-то даже рубит плеть — видимо, не из кожи, а из задубелого верблюжьего сычуга; поднимается и опадает, а вместе с ней пронзительные взвизги провинившегося, с каждый новым ударом буровящие грубые дверные доски.

Жестоким Али Абди не был, и хотя он отдавал себе отчет, что пленных моряков ради увеличения суммы выкупа стоит поморить на солнышке подольше, но обращаться с людьми — моряками или даже сомалийскими слугами — с излишней жестокостью просто так, ради самой жестокости, это все же варварство. Вообще он начинал уже сожалеть, что подрядился вести переговоры за этого пиратского нелюдя. Живодер, да и только.

А в перерыве посреди порки лицо Абди сделалось и вовсе землистым: жертва молила о пощаде даже не на английском, а на шведском языке.

Реакция Проповедника на мировую интернет-трансляцию убийственных слов Тони Суареса была, можно сказать, истерической.

Последние три недели с проповедями в эфир он не выходил, не наведывался и в свою фан-базу. О том, что была такая передача, он услыхал от своего пакистанского телохранителя, кое-как говорящего по-английски. Тогда, поглядев самый ее конец, Проповедник, немея от ужаса, вернул ролик на начало и начал смотреть.

Сидя перед своим стационарным компьютером, он потрясенно, не веря своим глазам, молча взирал. Фальшивка. Безусловно, это была фальшивка, но, иншалла, какая убедительная! Сходство было на редкость правдоподобным — борода, лицо, одежда, задник, даже глаза; он смотрел на своего собственного двойника. Да еще и с таким же голосом.

Но это было ничто в сравнении с его, двойника, словесами: публичное отречение от веры приравнивалось к смертному приговору. Сколько теперь пройдет недель, даже месяцев, прежде чем удастся убедить верных сподвижников, что по Интернету им показали искусную подделку! В доме далеко за пределами кабинета были слышны вопли проклятий этому экранному чучелу; о том, что, дескать, вся эта тавба — гнусная ложь, а отречение — чушь и неправда. И вообще все это низко, подло и нечестно.