По рукоять в опасности - Дик Фрэнсис Страница 52

— Как много беспокойств причинил я тебе, — сказал Айвэн.

— Гольден-Мальт принадлежит вам. Вы просили меня заняться вашими делами, вот я... и занимаюсь ими.

— Все это ради твоей матери. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.

— Да, но и ради вас тоже. Вы не одобряете моего образа жизни, но никогда ни в чем не отказывали мне, вы хотели взять меня в свое дело, и этого я никогда не забуду.

Айвэн смотрел на свои руки, и я не мог угадать, о чем он думает. Когда я спросил, можно ли взять его машину сегодня вечером, он сразу ответил утвердительно.

С помощью объявлений в «Horse and Hound», дорожной карты и телефона я договорился о передвижном деннике для четырех лошадей (меньших у престижных фирм не было). В конюшне Фила в Восточном Илсли я погрузил в этот денник Гольден-Мальта, чтобы отвезти его к Джимми Дженнингсу.

Мы с Филом с удовольствием пожали на прощание руки друг другу. Водитель из транспортной фирмы следовал за машиной, в которой ехал я. Довольно долго мы тащились по проселочным дорогам на юго-восток, пока не достигли какой-то деревушки вблизи Бэйсингстоука, где, показалось мне, вряд ли когда-нибудь ступало копыто скаковой лошади. Однако на главной улице я увидел белый квадратный дом с бронзовыми факелами на стойках ворот.

Я остановил машину, а сзади, скрипнув тормозами, остановился грузовик, буксирующий денник. Согласно полученной от Эмили инструкции я подошел к главной двери белого дома и позвонил в колокольчик.

Дверь открыл худощавый улыбающийся мужчина средних лет, встретивший меня как старого знакомого. У него был нездоровый, землистый цвет лица, какой бывает у хронических больных, но он крепко пожал мне руку. Чуть позади него стояла маленькая, хрупкая девушка, которую он представил мне как свою дочь. Она, сказал он, поможет отвезти Гольден-Мальта в конюшню и поставит его там на место. Он одобрительно посмотрел, как его дочь забралась в высокую кабину и села рядом с шофером, а потом пригласил меня в дом, окинув дорогую машину Айвэна взглядом, означавшим, что все идет так, как он и ожидал. Эмили, сказал он мне, предупредила его, что посылает к нему своего «особого представителя», который обеспечит безопасность перевозки «особой лошади».

— Чему вы улыбаетесь? — спросил меня Джимми. — Или вы не «особый представитель» Эмили?

— Нет. Я ее муж, — ответил я.

— В самом деле? Так это вы тот самый художник, который бросил ее и сбежал в горы?

— Боюсь, что так.

— Боже милостивый! Идемте. Сюда, сюда. Джимми быстро пошел по коридору, предлагая

мне последовать за ним, и мы вошли в его офис, обставленный как комнаты большинства таких тренеров. На стенах здесь рядами висели фотографии в рамках. Он остановился и молча протянул руку в направлении этих фотографий, но я и без того уже увидел в их россыпи свою картину, написанную и проданную мной года четыре тому назад.

Всякий раз, как мне доводилось заново увидеть свою картину, написанную достаточно давно, я чувствовал волнение, смешанное с испугом. На той, что висела здесь, был изображен жокей, бредущий к трибунам ипподрома после падения с лошади. Я узнал эти поникшие от огорчения и разочарования плечи, эти разорванные бриджи с оставленными травой пятнами. Я вспомнил, что волновало меня, когда мазки ложились на холст, и снова ощутил эмоции этого человека: разочарование, горечь поражения.

— Парень, которого я тренировал, не мог оплатить свой счет, — объяснил мне Джимми Дженнингс, — и предложил вместо денег эту картину. Он уверял меня, что придет время, когда она будет стоить целое состояние, но я ее взял у него просто потому, что она мне понравилась. Не знаю, понимаете ли вы сами или нет, но эта картина отражает — нет, подытоживает целый этап в жизни жокея. Я вижу в ней терпение, выдержку, смелость, упорство. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Я рад, что она нравится вам, — только и смог ответить я.

Джимми выпятил подбородок. Он выражал этим нежелание покоряться угрозам и неизбежности судьбы.

— Эта картина дает мне уверенность в своих силах, — сказал он.

* * *

* * *

Я поехал обратно в Лондон, проверив сначала, как чувствует себя Гольден-Мальт в новой обстановке. Дочь Джимми Дженнингса ухаживала за ним, выказывая годами накопленный опыт.

Шофер грузовика, который буксировал денник, как только разгрузился, сразу уехал. Такова была договоренность с его фирмой. Чтобы избежать всяких нежелательных осложнений, надо было сохранить в полной тайне, где находится Гольден-Мальт.

Я оставил автомобиль Айвэна в подземном гараже и вошел в дом, где узнал, что вторую половину дня Пэтси провела с отцом и жаловалась ему, что я напал на Сэртиса и нанес ему увечье, кажется, сотрясение мозга, что я грубо обошелся с Ксенией и Дерзко похитил Гольден-Мальта ради своих незаконных целей, скорее всего для того, чтобы потом потребовать за него выкуп.

— Я беспристрастно выслушал ее, — сказал Айвэн. — Гольден-Мальт в самом деле в безопасности?

— Да.

— А выкуп?

Продолжать в таком духе у меня просто не было сил.

— Не говорите глупостей, — сказал я. Айвэн весело рассмеялся.

— Пэтси моя дочь, и я люблю ее. Когда она без конца твердит, какой ты хитрый да нечестный, я постепенно начинаю всему этому верить и сомневаться в тебе. Хотя понимаю, что она не права. Как-то под влиянием минуты я сказал, что хотел бы считать тебя моим родным сыном. Не знаю, говорил ли я тогда то, что думал, но теперь я могу повторить эти слова, потому что это правда.

Моя мать порывисто обняла Айвэна, а он нежно погладил ее по руке, довольный тем, что сказанные им слова приятны ей. В эту минуту их лица показались мне молодыми, такими, какими были в безвозвратно ушедшем прошлом. Нарисовать бы их, подумалось мне.

Потом мы ужинали, прежде чем я уехал на вокзал, чтобы успеть на ночной поезд. Мы с Айвэном пили вино за дружбу. Между нами установилось прочное взаимопонимание, такое, какого никогда раньше не было. В тот вечер я почти поверил, что отныне Пэтси не сумеет настроить Айвэна против меня.

Отчим настаивал на том, что должен вернуть мне запечатанный конверт с припиской к его завещанию.

— И не возражай мне, Александр, — сказал он. — Безопаснее всего, чтобы этот конверт оставался у тебя.

— Нет уж, лучше живите еще много-много лет, и тогда этот документ устареет. — Да, может быть. Во всяком случае, я решил сказать тебе, что там написано.

— Вы не должны этого делать.

Но Айвэн настоял на своем и пересказал мне содержание приписки.

Я обнял его впервые за все годы, что мы жили вместе.

Обнял я и мать. И уехал в Шотландию.

К моему немалому удивлению, в Далвинни меня встретил Джед. Оказалось, что накануне поздно вечером Сам позвонил моей матери и узнал от нее, что я выехал в Шотландию. Сам велел Джеду прямо с поезда привезти меня в замок. Этому приказу следовало подчиниться беспрекословно.