Покров для архиепископа - Питер Тримейн Страница 52

К ее изумлению, женщина испустила хриплый вопль и бросилась на нее, выставив перед собой пальцы с острыми ногтями. Изумление длилось не дольше мига. Не обращая внимания на Лициния, кричавшего, чтобы она отошла, Фидельма устояла на ногах и двинулась навстречу этим когтям. Лициний и Эадульф потрясенно глядели, как монахиня, казалось, едва шевельнувшись, сумела отшвырнуть нападавшую, так что та пролетела и со стуком ударилась о деревянную стену позади.

Тем не менее толстуха устояла на ногах и повернулась навстречу Фидельме с ошарашенным выражением на мясистом лице. Она покачала головой и зарычала.

— Сука! — со злобой произнесла она.

Лициний снова попытался встать между ними, на этот раз с мечом, но Фидельма остановила его, махнув рукой, и приготовилась встретить следующую атаку. Снова казалось, что она просто подалась вперед, схватила нападающую за когтистые руки, подбросила ее в воздух через бедро и запустила в стену, как камень из пращи. На этот раз голова толстухи ударилась о стену, и женщина, охнув, сползла на пол без сознания.

Фидельма подошла и склонилась над ней, пощупала пульс и осмотрела ушиб. Затем поднялась, лицо ее было невозмутимо.

— Все в порядке, она скоро встанет, — с облегчением объявила она.

Фурий Лициний глядел на нее с нескрываемым восхищением.

— Воистину, я никогда не видел, чтобы римские воины так блистали в поединке, — сказал он. — Но как вам это удалось?

— Пустяки. — Фидельма была скромна. — На моей родине были когда-то ученые мужи, которые хранили древнюю мудрость моего народа. В своих далеких и долгих странствиях они легко могли стать жертвами грабителей и разбойников, и им нужно было уметь защищать себя. А поскольку они считали неправильным носить при себе оружие, родилось искусство «тродь-шкиатай-гид» — драка-щит. Меня еще в юности научили этому способу самообороны без оружия, чему, в общем-то, часто учат у нас миссионеров.

Она решительно направилась внутрь, а им ничего не оставалось, как последовать за ней.

За дверью была лестница. Фидельма остановилась перед ней и прислушалась. Доносились голоса; ей даже послышался девичий смех, что казалось странно. Но никаких звуков тревоги. Шум потасовки, разыгравшейся при входе, никто не услышал. Она обернулась и прошептала:

— Последняя комната направо. Идемте.

Она быстро поднялась по лестнице и оказалась в длинном коридоре. Найти дверь в комнату, которую они искали, особого труда не составило.

У двери она опять остановилась и прислушалась. И снова ей почудился девичий смех. Она оглянулась к своим товарищам, те кивнули, что готовы, и она взялась за дверную ручку и молча толкнула дверь.

То, что она увидела, поразило даже ее.

В комнате было светло, поскольку, как они уже видели снаружи, Путток приоткрыл ставни пошире, так что дневной свет проникал в комнату. В одном углу стояла кровать, простыни были в застарелых пятнах. Не считая пары стульев, кроме кровати из мебели здесь была только большая деревянная лохань с горячей водой, возле которой стояло несколько пустых ведер.

А в лохани сидел очень удивленный настоятель Путток, обнаженный, насколько это можно было видеть. На коленях у него сидела столь же голая и удивленная девушка лет шестнадцати. Они застыли в совершенно недвусмысленном объятии, а за ними стояла еще одна обнаженная девушка — она поливала парочку горячей водой, но так и замерла с ведром в руках.

Фидельма с мрачной брезгливостью наблюдала эту сцену. Потом сделала шаг вперед и оглядела комнату, убеждаясь, что то, что предстало ее глазам, не допускает никакой иной интерпретации. Одежды настоятеля были аккуратно сложены на стуле у изножия кровати. Рядом лежала еще какая-то одежда, видимо, принадлежавшая девушкам.

Она перевела взгляд на все еще потрясенного настоятеля и обратилась к нему, саркастически подняв бровь:

— Ну что ж, настоятель Путток? — Она не могла сдержать холодной язвительности в голосе.

Девица, сидевшая в лохани, выскочила оттуда, залив при этом водой почти всю комнату, но не то чтобы из скромности — она встала, уперев руки в бедра, и принялась осыпать Фидельму грязной руганью. Ее товарка бросила ведро и присоединилась к ней, угрожающе выступая вперед.

Наконец их угомонил Фурий Лициний. Он прикрикнул и для пущей острастки показал обнаженный меч. Беззвучно бормоча проклятия, девицы попятились, с ненавистью глядя на нежданных гостей.

Путток сидел неподвижно, с белым застывшим лицом, глядя с невероятной злобой то на Фидельму, то на Эадульфа.

Фурий Лициний, обменявшись с девицами еще парой грубых уличных выражений, обескураженно повернулся к Фидельме:

— Сестра, это борделлум… Такое место, где…

Заметив его смущение, она решила избавить юношу от необходимости объяснять.

— Лициний, мне известно, что происходит в борделях, — серьезно сказала она. — Но что делает здесь отец настоятель святой обители — вот что я хотела бы знать.

Настоятель Путток сидел в ванне с почти покорным выражением на красивом лице.

— Я не думаю, что мне следует объяснять в подробностях, что именно я здесь делаю, Фидельма из Кильдара, — кисло отозвался он.

Она сделала гримасу.

— Пожалуй, вы правы.

— Я правильно понимаю, что вы намерены сообщить обо всем епископу Геласию, Эадульф Кентерберийский? — обратился Путток к саксу.

Эадульф глядел на него с глубоким осуждением.

— Я, признаться, не ожидал, что у вас возникнет такой вопрос, — сухо произнес он. — Вы прекрасно знаете законы, по которым мы живем. Естественно, вам придется оставить должность. Провинность должна быть наказана.

Путток шумно втянул носом воздух. Недоверчиво поглядел на Лициния, затем на Фидельму, затем на Эадульфа.

— Может быть, обсудим это в более располагающей обстановке?

— Располагающей к чему, Путток? — спросила Фидельма. — Нет, боюсь, здесь нет ничего, что стоило бы обсуждать и что могло бы изменить наше мнение и наши намерения. Однако не могли бы вы ответить вот на какой вопрос: вас привели сюда только ваши плотские стремления, или, быть может, вы хотели встретиться с кем-то?

Путток не понял.

— Встретиться с кем-то? Кого вы имеете в виду, сестра?

— Вы никак не связаны с какими-либо арабскими купцами?

Лицо настоятеля выражало крайнее изумление, искренность которого не оставляла сомнений.

— Я вас не понимаю, сестра.

Фидельма не стала объяснять дальше. Она слегка понурилась, поняв, что на этот раз интуиция ее обманула, и она повела своих товарищей по ложному следу. Путток был виновен, но ни в чем более губительном для души, чем попытка утолить свое сладострастие.

— Теперь мы, пожалуй, предоставим вас вашим желаниям, Путток, — сказала она. — И той цене, которую вам придется за них заплатить.