Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь Страница 54

Все думают, что иностранцу выучить все эти ужасные иероглифы никак невозможно. Я, правда, знаю множество людей, которые это делают лучше многих китайцев, и самым гениальным из них был замечательный персонаж по имени Тони, сейчас он в Америке вместе с моей дорогой подругой Магдой, они уехали и почти не пишут. Но в любом случае вы же можете увидеть, что две плавающие в ванночке страницы начинаются с одинаковых закорюк. Потом перевести взгляд на соседние ванночки и увидеть, что и там все по две штуки. А дальше отвести взгляд и сделать вид, что ничего не заметили.

Джефри делает копии японских бумаг. На всякий случай или для кого-то? И как это связано с тем, что автора бумаг попытались — да попросту поспешили — убить сразу после того, как эти копии оказались в руках у меня, а к вечеру, допустим, у кого-то еще?

Скорее бы пришел перевод.

— Отчет, мадам, — сказал Хуан, вручая мне очередной листок, исписанный крупными карандашными буквами.

А, ну конечно, отчет. О каждом шаге профессора Фукумото. И что он даст? Человек-хронометр, как сказал Верт. Каждый день одно и то же.

Я вернулась в офис, переворошила множество бумаг — опять кому-то нужны мои человеческие ресурсы, это же надо! А еще Мона зайдет завтра, она вернулась, не убежала с моими деньгами, значит — привезла интересные табачные листья?

О, так ведь отчет же, вот он. Хуан на высоте своего литературного стиля.

Обедал в «церковном ресторане» — это где? Тут таких много. Неважно, он был там один. Потом сидел в своей комнате взаперти. Полчаса стоял у фонтана, смотрел на золотых рыбок — очень по-японски. Вернулся из университета, зашел в соседний «Дельмонико» за знаменитыми булочками, десять минут говорил с китайским стариком, потом с длинным светловолосым иностранцем.

Стоп.

Боже мой, где этот длинный светловолосый иностранец — то есть Верт? Где он? Бегом. А, нет, он же должен еще полчаса быть в университете, и только ему кажется, что все в этой стране происходит вовремя. Его диспетчер переводов опоздает на полчаса, потом с ним надо поговорить… И вытереться губкой после прогулки — Верт чаще всего идет из университета пешком, вместе со своим другом Фукумото. И одеться в свежее, пахнущее лавандой, такой знакомый мне запах.

Как тигр мечется по клетке? Тигры в моей Малайе небольшие и деликатного сложения, не то что в Индии. Вот так они и мечутся, как я сейчас. Лола, эта Мона что-то сказала про сигары? Нет, мадам, она просто зайдет завтра. Да-да, хорошо… Лола, вы не звонили в банк — должны были прийти деньги? Лола, телефонируйте, пожалуйста, в «Дельмонико», узнайте, вернулся ли господин Верт. Верт — в-е-р-т, вот этот, что сегодня у меня был.

Несусь в очередной раз по нашей улице, Верт, в чистой рубашке, обмахивается пачкой рукописных листов и выглядит удовлетворенным, да попросту счастливым.

— Кажется, для кого-то работа завершена, пусть даже никто не пытается ее принять и одобрить, Амалия. Отличные документы. И мне даже было нетрудно их разложить по порядку. Французский и ваш английский чем-то неуловимо похожи.

— А для кого-то работа по-настоящему далека от завершения. Китаец, Верт. Что это был за китайский старик, как мне тут написали?

Он смотрит на меня в ироничном удивлении.

— Верт, вы позавчера сидели в «Дельмонико», туда зачем-то зашел ваш японец…

— За рисовыми булочками, он их ест каждый день в одно и то же время.

— Так, настоящий японец. И что было дальше? Зашел, купил…

— А, да, действительно возник китаец. В толпе каких-то церковных людей, во главе чуть не с епископом. И правда старик.

Я замолчала. И наконец робко попросила:

— Верт… покажите… то есть изобразите мне его.

Когда этот человек улыбается, весь мир поет на тысячи голосов. А потом он встает, обходит металлический кованый стул по кругу… И я вижу старика с жесткой шеей, чьи руки движутся так, будто прижаты локтями к бокам.

— Да это же Ли! Его зовут Ли, из Сан-Августина! А дальше, Верт! Что было дальше?

— Ну, тут его увидел Фукумото…

Верт изменился — он превратился в никогда не виденного мной человека с академической сутулостью. И этот человек вдруг оскалился в улыбке, радостно зашипел сквозь зубы и сложился в поклоне, от пояса.

— Отлично! А что сделал Ли?

Верт изобразил еще один поклон — но не такой глубокий, а как бы случайный и быстрый надлом тела вперед.

— Потрясающе! И потом?

— Ну, они поговорили минут пять — десять, причем Фукумото не уставал демонстрировать свои японские зубы.

— Верт, вы понимаете, что сейчас сказали? Каким же образом они говорили?

— Самым почтительным.

— На каком языке? Ведь ваш Фукумото болтает по-французски, и только?

Верт удивился, начал чуть улыбаться.

— Ну, я никогда еще не был в ваших краях, Амалия, но ведь есть еще корейцы. А они, насколько я знаю, все или Кимы, или Паки, или Ли. А корейцы — конечно, они говорят на японском. Куда же им деваться, если японцы их хозяева. И тайваньцы тоже говорят. А дальше и маньчжурам придется. Так?

Да-да-да. Давно я не пополняла свою тайную книгу. Вот: «неважно, какого шпиона ты поймала — японского или корейского. Важно, что все-таки поймала».

Но то — литература. А в реальной жизни — здравствуйте, адмирал Идэ. Есть типичные японцы, есть типичные китайцы. Для того, кто родился в Азии, ошибки тут быть не может, отличают одних от других со спины, на ходу. Но бывают и нетипичные. Тут надо разобраться, но в целом, кажется, все вполне ясно.

— Кажется, моя работа тоже скоро завершится, Верт. Ну хорошо, а что было дальше? Куда ушел ваш корейский китаец Ли?

— Да ничего не было. Они с Фукумото с поклонами распрощались, вся церковная команда пошла на выход… И мы с Фукумото заговорили о… Не помню.

— А много еще было людей в тот момент в вашем «Дельмонико»?

— Толпа. Было не протолкнуться.

— Я так и думала. И кто-то из этой толпы наблюдал за… Фукумото? Или — все же не за ним?

— Сколько угодно. Хорошо, Амалия, и почему теперь нам не приступить вот к этому замечательному документу?

Мы передавали друг другу листы, читали вслух самые эффектные из абзацев. И действительно, документ получился замечательный. Не отдельные заметки, а один документ.

Итак, «наша страна» — то есть Япония — традиционно отделяет политику от экономики, а США традиционно убеждены, что их нельзя разделить, и что японская экономическая экспансия — всего лишь прикрытие для военной. Это представляет ключевую проблему. Правительство безуспешно пытается убедить американцев в своих чисто экономических намерениях. Эти попытки наталкиваются на враждебность.

Какую? Этот Фукумото довольно убедителен. «Японский экспорт на Филиппины состоит из хлопка, стекла, трикотажа, велосипедов и продуктов, а у США это — автомобили, хлопок высшего качества, машины, табак, консервы, кожа и бумага. То есть прямых экономических противоречий между нашими странами нет. Вывод: США, мешая нашему экспорту сюда, руководствуются военно-политическими мотивами, желанием подорвать Японию, вместо того чтобы озаботиться своими прибылями. А это уже не экономическая, а совсем иная политика».