Девять негритят - Андрей Ильин Страница 55

— Теперь понятно! — ахнул русский космонавт. — Теперь-то мне понятны ее вечные истерики и слезы! То-то я думаю, чего она, чуть что, закатывает глаза и пытается бухнуться в обморок! Что на нее не похоже!

Я же видел ее на тренировках — она же кремень! Помните, когда случился пожар?

Это и вспоминать не надо было, это все и так помнили…

Когда на МКС случился пожар, первой его обнаружила Кэтрин. И никаких обмороков, никаких слез и истерик с ней тогда не случилось! Хотя пожар — самое страшное, что только может быть на станции. Страшнее даже, чем разгерметизация!

Тогда Кэтрин смогла сориентироваться и затушить огонь, прежде чем все остальные хоть что-то смогли сообразить! А здесь она — точно — как-то уж слишком раскисла!

И все повернулись к Кэтрин Райт, которая должна была дать объяснения. И что, судя по всему, не входило в ее планы.

— Я не брала ваш шприц! — крикнула она. — Я никого не убивала! Это вы — вы все убийцы!

И тут же в голос разрыдалась. Но очень странно разрыдалась, не по-женски — не прикрывая лица руками и не зажмуривая глаз, а продолжая зорко наблюдать за астронавтами. Она рыдала, но взгляд ее не смягчался, как это обычно бывает с плачущими людьми, он оставался таким же, каким был, — злобным!

Кэтрин не верила никому.

Как никто не верил ей.

И — никому другому!

— Связать ее и навалять ей! — внес очень конструктивное, на его взгляд, предложение настроенный решительно русский космонавт. И даже сделал движение в ее сторону.

Но Кэтрин оскалилась и зашипела, как кошка, неожиданно встретившая собаку. И даже волосы на ее загривке, кажется, встали дыбом!

Она готова была сражаться, пинаясь, царапаясь и кусаясь… Она не собиралась сдаваться на милость победителей.

И когда русский космонавт подплыл слишком близко, она, резко распрямившись, выбросила вперед правую руку, чиркнув его ногтями по щеке. Так, что у него выступила на лице кровь!

— Не подходите ко мне! — свирепо зашипела она.

— Ах ты, дура американская! — выругался Виктор Забелин, смазывая со щеки кровь и отступая.

Еще ему не хватало, чтобы какая-то истеричка выцарапала ему в космосе глаза!

От Кэтрин отступились.

Но ее объяснений не приняли!

Потому что царапать морды — это не объяснение!

— И все же попробуйте вспомнить, где и при каких обстоятельствах вы могли оставить на шприце отпечатки своих пальцев? — еще раз, подчеркнуто доброжелательно, попросил Рональд Селлерс.

И Кэтрин слегка успокоилась.

И даже, кажется, начала думать.

Откуда на шприце взялись ее «пальчики»?

Откуда?.. Да — оттуда!

— Там, на этом шприце, могли найтись любые отпечатки. Любого из нас! — вдруг крикнула она. — И даже тех, кого уже нет!

Как так — любого? Тем более — кого уже нет?..

— Потому что эти отпечатки делал он!

И ткнула своим указательным пальчиком во французского астронавта.

А ведь так! Так, черт ее пробери!

Экспертизу-то делал Жак — это он снимал и сличал отпечатки, и кто бы мог ему помешать опознать их как чьи угодно! Он просто сказал, что отпечатки пальцев на шприце совпадают с теми, что оставлены на листах бумаги. И все ему поверили. Просто на слово! Хотя он выступает здесь не в качестве независимого эксперта, а, как и все другие, в качестве подозреваемого. Потому что, как и все другие, тоже — по самую макушку!

— Погодите, погодите… — начал что-то соображать Виктор Забелин. — А где же тогда ваши отпечатки? Они ведь тоже должны быть!

И стал наступать на французского астронавта.

— Он, — кивнул на Ли Джун Ся, — шприц нашел. Я его вскрывал и набирал в него лекарство. Но укол-то ставил не я, укол ставили вы! Так где же тогда на шприце ваши отпечатки пальцев?!

Французский астронавт растерянно взглянул на русского. И качнул головой. Такого поворота он явно не ожидал. Наезда на себя не ожидал!

— Как же так может быть? Почему мои отпечатки там есть, а ваших — нет? — продолжал напирать на него Виктор Забелин, который давно подозревал этого французишку, потому что терпеть его не мог. — Объяснитесь, уважаемый!

— Может быть, потому, что я держал его между пальцами, зажав вот так? — показал француз, как он мог держать шприц.

Ну что ж, очень может быть. Так подушечки его пальцев поверхности шприца действительно не касались.

— Но позвольте! — все равно не унимался русский. — Тогда на «пятаке» поршня должен был отпечататься его большой палец!

Да — верно!

— Я не смотрел поршень, — растерянно признался Жак Воден. — Как-то упустил из виду… Я сейчас, я проверю, это займет буквально десять минут…

Хотя это ничего уже не решало. Потому что, что бы он там ни нашел, ему бы все равно никто не поверил!

Шприц — был.

Отпечатки пальцев на нем — тоже.

И был труп немца и тело подопытной морской свинки, отравившихся конфитюром, упаковка которого была проткнута иглой…

Но все эти улики ничего не стоили, потому что чего-то в этом следствии не хватало. Главного не хватало — непредвзятого следователя!

И все расслабились.

Так все равно никто ничего не мог доказать!

И даже Кэтрин успокоилась, поняв, что никто ее сейчас не собирается хватать, что до нее дела никому нет…

А потом случилось ожидаемое и неизбежное.

Кто-то подошел к монитору. И привычно уже вскрикнул:

— Смотрите!

И все посмотрели…

И увидели…

Цифру сорок шесть…

Потому что, пока они тут друг с другом собачились, таймер сбросил время и начал новый отсчет. С новой цифры. С цифры сорок восемь.

Хотя когда они поняли, что им включили новый счетчик, на нем было уже не сорок восемь, а всего лишь сорок шесть часов, потому что два часа уже оттикали!

Незаметно для них — пока они выясняли друг с другом отношения… Пока они выясняли отношения, они не заметили самого главного — не заметили, как встали на новый, итог которого был всем хорошо известен, круг!

В конце того, прошлого сорокавосьмичасового отсчета умер немецкий астронавт.

В конце этого должен был умереть кто-то еще. Кто-то из оставшихся и пока еще живых астронавтов…

Но до этого было еще нескоро, было — сорок пять часов и пятьдесят пять минут!

Было — очень далеко.

И было — кошмарно близко…

О смерти немецкого астронавта на Земле узнали почти сразу же. Узнали из доклада командира экипажа во время очередного сеанса связи. Потому что теперь связь работала хотя и не регулярно, не каждый раз, но частенько.