Секрет бабочки - Кейт Эллисон Страница 56

Катерина. Ее звали Катерина — вот оно, ее настоящее имя.

Меня прошибает холод, все тело заполняется льдом: Орену этого не узнать. Они не отпраздновали годовщину их знакомства: он не пришел, слишком плохо себя чувствовал, и лежал, уже начиная гнить. Он так и не узнал ее настоящего имени, и она — не узнала его. И — это логично — не зная его имени, понятия не имела, кого искать в газетах, на чьи похороны прийти, на чью могилу приносить цветы. Для нее он был Птицей, а она для него — Сапфир. Они не узнали правду друг о друге.

Трясущаяся, с болью в сердце, я просматриваю другие эсэмэски, сотни и сотни от некоего Якоря, датированные последними несколькими месяцами.

«17.01. 6:01. Мне только это снилось».

«17.01. 6:05. Ты голая. Я голый».

«17.01. 6:17. Как же я возбужден. Это все твоя вина».

Прокручиваю вперед, ближе к настоящему: «28.02. 3:18. Где ты сегодня?»

«28.02. 3:21. Мне нужно видеть твое тело, а тебя нет».

«28.02. 3:25. Ты понимаешь, что твой зад делает с мужчиной?»

«28.02. 6:05. Итак… удастся ли мне КОГДА-НИБУДЬ увидеть тебя вне клуба?»

И дальше, еще ближе к настоящему: «09.03. 4:06. Ты грязная шлюха».

«09.03. 4:16. Нет. Я не пьян. Или ты не знаешь, что ты кусок дерьма?»

Мое сердце горит, когда я это читаю: ближе, ближе. Я слышу, как папа ходит внизу. Хлопает входная дверь. У меня в горле кирпич.

«18.04. 1:07. $5000. Одна ночь».

«18.04. 1:10. Что ж, удваиваю сумму».

«18.04. 1:14. $15 000. Только за минет».

Я слышу шуршание шин по гравию и мостовой: автомобиль отца срывается с подъездной дорожки.

Я пролистываю эсэмэски, приближаюсь к последним, написанным Якорем. У меня перехватывает дыхание, когда я читаю отправленную тремя неделями раньше: «Я разорву тебя надвое. Ты знаешь, я могу».

В ту же ночь, в 5:29: «Клянусь, если ты не сделаешь то, что я говорю, я заставлю тебя об этом пожалеть, сука».

И последняя эсэмэска, в 5:31: «Шлюхашлюхашлюхашлюха шлюхашлюхашлюхашлюхашлюхашлюхашлюха».

Снова и снова, вверху и внизу, заполняя все поле, обрываясь в конце на «шл». Живот начинает ныть, когда я думаю о том, что этим же словом исписали Сапфир тело. Только помадой: шлюха.

Не вызывало сомнений, что Якорь был одержим Сапфир. Преследовал ее, угрожал, пытался принудить ее к сексу с ним.

Мог он ее убить?

Вопрос пронзает насквозь, меня бросает в жар, я стремилась узнать это с того самого момента, как нашла ее статуэтку-бабочку. Я знаю, кем она была. Я знаю, что ее любили. Я знаю, что и она любила, даже когда любовь доставляла ей только боль, сводила с ума. Я знаю, что мой брат любил ее, пока не превратился в груду костей и зубов, и что Сапфир — Катерина — и я нашли друг друга: связались, по воздуху, через наши клетки, уж не знаю как. Нас связала какая-то неподвластная времени, неведомая сила, и не без причины.

Я могу доказать, что ее жизнь что-то значила.

Я не смогла спасти моего брата, позволила ему уйти, как уходит вода через песок, позволила приливу унести его. Это мой шанс — возможно, единственный, который у меня будет, — что-то сделать, что-то изменить, что-то собрать заново, устранить протечку, склеить обломки в единое целое.

Нечеткая фотография возникает перед моим мысленным взором: чистая белизна ее футболки, чистая зелень глаз Орена, их алые губы.

Они были детьми. Теперь они ушли.

И когда я оглядываю заваленный моими вещами пол, ее лицо появляется между штукатуркой, и стеклом, и разбитыми вещами, поднимается над руинами, чтобы плавать в сумраке, прежде чем спуститься вниз по арке пыли.

«Я вижу тебя, Катерина, — думаю я, глядя на воздух, и пол, и разбитые вещи, — и скоро тебя увидят все».

Я смотрю на мобильник в моей руке, на имя из списка контактов Сапфир, высвеченное на дисплее: Якорь.

Мне нужно узнать, кто такой Якорь.

Сначала я целую дисплей, шесть раз. С тремя вдохами после каждого поцелуя. Восемнадцать — это число окутывает меня, успокаивает, поддерживает.

Блокирую свой номер, нажимаю «ВЫЗОВ».

Задерживаю дыхание, дрожу, слушаю гудки. Жду, выдыхаю, вдыхаю, снова слушаю. Тихий щелчок, потом автоматический голос: «В настоящий момент вызываемый вами абонент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже». Я по-прежнему прижимаю мобильник к уху, жду, что раздастся реальный человеческий голос, хотя бы назовет имя. Не раздается.

Я возвращаюсь к списку контактов Сапфир — и мне приходится поцеловать дисплей еще шесть раз, когда я добираюсь до Птицы, чтобы двинуться дальше: восемнадцать означает «вперед, путь свободен», восемнадцать означает «ничто не причинит мне вреда». Так что можно искать телефон «Десятого номера» [27], введенный в список среди прочих.

Возможно, Якорь знал о Птице. Возможно, это бесило его.

Я задаюсь вопросом, а был ли Якорь одним из постоянных клиентов Сапфир. Судя по сотням вызывающих дрожь сообщений, которые ей посылал Якорь, он наверняка встречался с ней там. Клуб был тем местом, где они в основном общались. Может, их единственным местом общения.

Другие девушки не могли его не знать. По крайней мере, знали это прозвище, представляли себе, кто он. Значит, я должна вернуться в «Десятый номер», в последний раз. Теперь у меня есть зацепка — прозвище.

Якорь.

Но мне нужно замаскироваться. Иначе я не рискну пойти туда, не рискну оказаться в узком коридоре, темной комнате, дверь которой откроется, чтобы проглотить меня. Не рискну почувствовать чью-то руку, сжимающую мне шею.

Я выбрала весь запас предупреждений: мужчина в черной маске так мне и сказал. Я задаюсь вопросом, не сам ли Якорь душил меня в темноте.

Я поднимаю с пола рюкзак, достаю из стенного шкафа бюстье Сапфир. Косметику. Юбку. Это все, что у меня есть, — но этого явно недостаточно. Мне нужно стать неузнаваемой.

Я поднимаюсь, вытираю влагу с глаз с одинаковой силой, по три раза, быстро смотрюсь в одно из настенных зеркал: к счастью, все девять целехоньки. Мои кудряшки сместились не на ту сторону лба: открыли шрам над левым глазом. Я хочу их зачесать, но не делаю этого, потому что мешает пришедшее в голову имя: Флинт. Который не Птица. Чьи губы я ощущала — теплые, мягкие. Может, он совсем и не лгал. Может, он действительно думал, что я красивая.

Я фыркаю, глядя на мою белоснежную кожу, клубнично-розовые щеки, спутанные волосы, большие глаза — зеленые, но ближе к оливковым, чем у Орена. Я не видела Флинта с того дня, когда мы целовались и я убежала без объяснений, без единого слова.