Заговор бумаг - Дэвид Лисс Страница 56

Наш разговор был прерван краснощеким джентльменом, на вид лет двадцати пяти, который появился в центре кофейни. Его парик съехал набок, он тяжело дышал от бега, однако сумел прокричать оглушительным голосом:

— Я только что из Гилдхолла! Никто не покупает лотерейные билеты! Нет спроса на лотерею! Настоящая катастрофа!

Стая мужчин вскочила со своих мест, и все закричали одновременно. Несмотря на дикий хаос, я разобрал одно имя, которое повторялось снова и снова. Дарбле.

Я посмотрел в сторону его столика и увидел, что его окружила толпа желающих продать свои билеты.

— Вы все еще желаете купить билеты, сэр? Возьмите мои! Отдам по хорошей цене!

Дарбле спокойно разбирался с каждым, внимательно смотрел на то, что ему предлагают, и беспощадно торговался.

Адельман тихонько хихикал:

— Не могу поверить, что эта уловка все еще работает. Обратите внимание: все, кто сейчас обступил мистера Дарбле, намного его моложе. Они новички на Биржевой улице.

— Вы хотите сказать, что человек, сделавший объявление, в сговоре с Дарбле?

— Конечно, — кивнул Адельман. — Он создает панику, простаки верят, что лотерейных билетов было продано недостаточно. Все эти люди продают себе в убыток, а Дарбле получает солидную прибыль. Это примитивный брокерский трюк, но, как мы видим, он по-прежнему приносит плоды тем, кто имеет дерзость поступать немыслимо глупо.

Я наблюдал за толчеей с безучастным интересом.

— Вы готовы к подобному? — спросил Адельман, отрывая меня от созерцания. — Вы не разбираетесь во всех этих маклерских хитростях, и непонятно, зачем вам все это. Почему бы вам не подумать над моим предложением относительно работы со знакомыми мне джентльменами?

— Я думаю над вашим предложением, мистер Адельман, и я ценю ваше внимание, можете быть уверены. Но и вы меня поймите. Я должен узнать, что на самом деле случилось с моим отцом. Это самое меньшее, что может сделать сын. В особенности, — прибавил я, отметая любые возможные возражения, — если речь идет о сыне, которому есть в чем раскаиваться. А теперь, когда мы выяснили, зачем мы занимаемся тем, чем занимаемся, не могли бы вы сказать, сударь, что вам известно о человеке по имени Мартин Рочестер?

Мне хотелось бы, чтобы по выражению лица Адельмана можно было сказать, что он что-то скрывает, но ничто его не выдало. На его лице по-прежнему была маска заинтересованности, он не вздрогнул, не сузил зрачков. Подозреваю, он долго тренировался не проявлять внешней реакции. Адельман изо всех сил скрывал, о чем он думает.

— Впервые слышу это имя, — сказал он. — Кто это и какое отношение он может иметь ко мне?

— Вы никогда не слышали этого имени? — спросил я с недоверием.

Я вспомнил, что Элиас говорил о вероятности, и мне пришло в голову: если я полагаю, что мой отец был убит, я должен вести себя так, будто все события вокруг убийства связаны между собой. Рочестер нанял на работу человека, который переехал моего отца,, а передо мной был Адельман, который хотел, чтобы я прекратил расследование этого события. Разве не логично предположить, что Адельман, по крайней мере, знает Рочестера?

— Сударь, вы, возможно, самый известный и самый информированный человек на бирже, — продолжал я, — как могло случиться, что вы никогда не слышали об этом человеке?

— Я слышал о нем, — сказал Адельман со слабой улыбкой, — я имел в виду, что он не стоит внимания. Вы неправильно поняли мою манеру выражаться, подхваченную при дворе. Приношу свои извинения. Что же касается этого Рочестера, имена таких незначительных людишек вылетают из головы.

— Что же незначительного вы слышали о нем? Кто он?

Он пожал плечами:

— Маленький человек на бирже. Более ничего. Маклер.

Маклер. Мартин Рочестер был маклером, а человек, убивший моего отца, у него в услужении. Начальник над извозчиками в пивоварне «Якорь» сравнил Рочестера с Джонатаном Уайльдом, который был не маклером, а главой воровского мира. Вероятно, Элиас был прав, говоря, что на Биржевой улице царит коррупция, поскольку этот Мартин Рочестер был и финансистом и вором в одном лице.

— А я слышал, — решил я прозондировать зыбкую почву, — что он едва ли не всемогущ.

— От кого вы слышали подобную ерунду?

— От человека, который убил моего отца, — сказал я не задумываясь.

Адельман сморщился. Я понял, что так он хотел выразить презрение, будучи мастером скрывать свои чувства.

— Не буду долее задерживаться, — произнес он. — Если вы водите знакомство с подобными людьми, не хочу быть причисленным к ним. Позвольте сказать вам одну вещь, Уивер: вы плаваете в опасных водах.

— Может быть, мне нужна страховка, — сказал я с усмешкой.

Адельман воспринял мою шутку со свойственной ему серьезностью:

— Никакая компания вас не застрахует. Вы непременно утонете.

Я хотел было отпустить еще одну колкость, но взял и задумался над его словами. Человек, с которым я разговариваю, не уличный хулиган, над чьими угрозами можно посмеяться. Один из самых богатых и влиятельных людей в королевстве не пожалел времени на разговор со мной, чтобы отвадить меня от расследования. К этому нельзя было относиться легкомысленно, от этого нельзя было отшутиться. Я понятия не имел, почему его беспокоило мое расследование и какую роль он мог играть в смерти моего отца и Бальфура-старшего. Однако я не мог не придавать значения тому факту, что человек с таким положением подошел ко мне в публичном месте, чтобы поговорить о моей судьбе.

Очень медленно я поднялся из-за стола и выпрямился во весь рост, нависнув над Адельманом, как над карликом. Мы стояли друг против друга как два бойца на ринге, оценивая друг друга перед схваткой.

— Вы угрожаете мне, сударь? — сказал я после паузы.

Он удивил меня безмерно тем, что нисколько не испугался. Он не просто сделал вид, что не обращает внимания на мой рост и гневное выражение лица. Ему действительно было все равно.

— Мистер Уивер, различие между нами в происхождении, состоянии и образовании так велико, что ваш вопрос, заданный в столь враждебной манере, не делает вам чести. Вы должны понять, что я снизошел до разговора с вами как с равным, а вы злоупотребили моей щедростью. Нет, я не угрожаю вам. Я хотел дать вам совет, поскольку вы не видите и не желаете видеть путь, на который вступаете. На Биржевой улице, сударь, не выясняют с помощью кулаков, кто сильнее, как на ринге. Это даже не шахматная игра, где все фигуры выставлены на доске и оба игрока видят их, а более сильный игрок видит лучше. Это лабиринт, сударь, в котором человек видит лишь на несколько футов. Вы никогда не знаете, что вас ждет впереди, и никогда не можете быть уверены, откуда пришли. Есть люди, которые стоят над лабиринтом, и, пока вы пытаетесь выяснить, что находится за ближайшим поворотом, они наблюдают за вами свыше и со всей ясностью видят путь, который вы ищете. Они не позволят вам выйти из лабиринта. Прошу вас: не делайте глупостей. Я не хочу сказать, что ваша жизнь в опасности. Ничего такого драматического. Но даже если ни одно из ваших подозрений не оправдается, то, производя расспросы, вы можете перейти дорогу людям, которые непосредственно не повинны в смерти вашего отца, однако ваше расследование может вывести их на свет, которого они избегают. Эти люди могут и будут вам препятствовать. Вы никогда не увидите их рук и никогда не поймете, как они передвигают фигуры. Вы ничего не добьетесь.