Тень Александра - Фредерик Неваль Страница 56

Амина с облегчением вздохнула, а Ганс чертыхнулся. Если и дальше будет так продолжаться, мы все станем неврастениками.

— На этот раз ложная тревога, — прокомментировала Амина. — Мне кажется, наша карета уже тронулась. Скорее!

Она перебежала улицу, широко размахивая руками, чтобы водитель автобуса остановился, тот любезно притормозил и открыл для нас дверь.

После двухчасовой поездки в автобусе нам пришлось еще почти два часа идти, а потом карабкаться вверх, чтобы добраться до отвесной скалы, где находился монастырь. Если бы мы были просто туристами, нам все равно стоило бы совершить эту прогулку — хотя бы ради открывшегося перед нами вида. Стоя наверху, мы возвышались над всей долиной Тремитос, и поскольку было еще только начало лета, пред нами предстало ошеломляющее зрелище. Феерия цветов и запахов услаждала наши чувства.

На Кипре насчитывается тысяча семьсот пятьдесят видов растений, и подлески изобиловали нарциссами, лютиками, гиацинтами и дикими тюльпанами. Чем выше к скалам мы поднимались, тем гуще становился покрывавший склоны ковер из тимьяна, мирты и ярко-красных лесных анемонов, которые, согласно преданию, были рождены из крови Адониса. [68]«Благоухающий остров» вполне заслужил свое название.

Когда мы добрались до верха, солнце стояло уже высоко, и я подумал, что у нас не хватит сил пройти еще сто метров по крутой тропе. Мы были на последнем издыхании.

— Хотел бы я знать, как они исхитрились поднять сюда материалы для строительства, — заметил Ганс, созерцая маленький монастырь.

Шпиль невысокой строгой колокольни тянулся к прозрачному небу, вздымаясь над круглыми оранжевыми черепичными крышами. Стены были сложены из необработанных камней, укрепленных цементом, вдоль одной из них тянулся небольшой балкончик.

Монастырь Святой Варвары, построенный в XIII или в XIV веке, считался причтенным к монастырю Ставровуни, возвышающемуся на Крестовой горе. То, что явилось нашему взору, не было оригинальным сооружением, потому что первоначальная постройка пережила несколько пожаров, последний из которых в 1888 году, и каждый раз реставрировалась. Согласно легенде, в этом монастыре хранится частица креста, на котором был распят Христос.

Чтобы привести в ярость одну из любовниц моего отца, ревностную католичку, Этти однажды ради забавы переписал все места, где хранятся кусочки этого самого креста. И пришел к выводу, что Христос должен был быть великаном, ростом более четырехсот метров, потому что, если сложить все эти кусочки, можно было бы соорудить крест в полтора раза выше Эйфелевой башни! Но не это было самым удивительным. Суммируя святые реликвии, он заметил, что святой Иоанн имел восемь ног, шесть черепов и пятьсот двадцать семь зубов. У святого Павла было двадцать девять пальцев, но абсолютным рекордсменом стал сам Иисус Христос: у него было сорок пенисов, крайняя плоть которых хранится в ковчегах по всему миру. Христиане могут быть спокойны, их богам нечего завидовать индусским божествам с двумя головами, тремя глазами и множеством ног.

— Я полагаю, позвонить надо здесь? — насмешливо спросила Амина, указывая на маленький колокольчик, висевший над одной из массивных дверей.

Пастух, которого мы встретили по дороге, когда поднимались, сказал нам, что в монастыре остался только один монах и он не разрешает туристам входить в обитель.

— Вы зря поднимаетесь! — добавил он. — С самой Пасхи он ни разу никого не впустил туда. Кто знает, может, он уже умер!

Я поблагодарил его за советы, а он усмехнулся и свистом отозвал свою собаку, которую уже с утра искусали клеши.

— Пошли туда! — сказал Ганс. — Не жариться же здесь, словно ветчина на сковородке.

Амина одернула майку, поправила на голове каскетку и попыталась принять «мужскую» позу: твердо уперлась ногами в землю, изогнулась, сунула руки в карманы и втянула шею в плечи. Если такими женщины представляют себе мужчин…

Я потянул за шнурок, и звон колокольчика разнесся по всей долине, от холма к холму. Ганс демонстративно закрыл уши:

— Здесь такое эхо, что трудно избежать любопытных проныр вроде Гиацинта.

Мы подождали несколько минут. Никого. Я уже готов был снова позвонить в колокольчик, когда маленькое окошечко над массивной дверью открылось.

— Что вам угодно? — спросил хриплый голос по-гречески.

— Профессор Сикелианос? — спросил, в свою очередь, я.

Молчание, потом:

— Профессора Сикелианоса здесь больше нет.

— Профессор, меня зовут Морган Лафет, со мной мои…

— Монастырь закрыт! Уходите!

— Нас послал к вам профессор Тул, — настаивал я. — Мы проделали долгий путь, чтобы увидеться с вами, нам обязательно нужно поговорить.

— Здесь нет Сикелианоса, уходите!

Окошечко резко захлопнулось, я выругался.

— Профессор Сикелианос! — крикнул я, молотя сжатым кулаком в дверь. — Эдвард Тул мертв! Откройте дверь!

Амина положила руку мне на плечо:

— Морган, это бесполезно.

Я колотил изо всех сил.

— Он убит, профессор! Я должен поговорить с вами.

— Морган, остановись! Он не…

Она осеклась, услышав звук отодвигаемого засова. Мы отступили на шаг, тяжелая дверь отворилась, и в ней показался старик среднего роста с бритой головой и в черном одеянии.

— Входите, — негромко сказал он.

Мы вошли, и он тотчас закрыл за нами дверь. Ганс помог ему задвинуть тяжелый засов, и профессор Сикелианос — нет, брат Костас — обернулся и оглядел нас. Его загорелое лицо было изборождено морщинами, как сушеная слива, и казалось, что одна нога у него не сгибается.

— По обычаю женщины не должны сюда входить, — сказал он, кивнув в сторону Амины.

Амина отвела взгляд, а я вступился за нее:

— Я думаю, сейчас не время соблюдать монашеские правила и доктрины, профессор.

— Брат Костас, — поправил он меня. — Проходите.

Мы проследовали за ним через небольшой дворик и вошли в прохладные монастырские коридоры. На стенах висели покрытые пылью иконы, мебель тоже была вся в пыли, с потолка повсюду свисала паутина.

— В этой части монастыря никто не живет, — сказал наш провожатый, как бы извиняясь за запущенность коридоров. — Братья славились своей иконописью, но после их смерти никто не пришел им на смену. Никто не хочет идти сюда.

— Вы живете один? — спросила Амина.

— Да, уже больше пяти лет.

— Теперь я понимаю, почему профессор Тул говорил о ските, — заметил я.

— Такая жизнь меня вполне устраивает. Входите, прошу.