Злые куклы - Елена Юрская Страница 56

— Все-таки ты спишь не с филологом, — улыбнулась Ляля, ощущая, как тягучая нестерпимая боль заливает ее с ног до головы. Это невозможно себе даже представить. Тонкие пальцы, пряный запах смуглой гладкой кожи, грязный, развратный шепот, блуждающая как тень улыбка, колючая манящая щетина и недавно прочитанная «Камасутра» — и все это с Жанной? Со свеженькой? Впервые? Ляля прикрыла глаза и застонала.

— Тебе плохо? — встрепенулась свекровь. — Лялечка, не надо так близко к сердцу… Ну, куда он от тебя денется.

— Действительно, — усмехнулась Афина. — Куда…

— Лялечка, Лялечка, детка. Может, врача?.. — Марья Павловна засуетилась, разбегалась по пятиметровой кухне, натыкаясь на стол, стулья, плиту, раковину, подоконник. Она стала похожа на дикую птаху, которую по недомыслию посадили в клетку.

— Все нормально. Все хорошо. — Ляля отряхнулась от странных видений и подумала о маме. Об утренней сцене. Вспомнила похотливый и хитрый взгляд мужа. — Никого он не любит, — спокойно констатировала она. — Никого. Так что, Афина, не пыли. Мне пора.

— Но как же, Лялечка? — Марья Павловна охнула и присела на краешек табурета. — Но как же?

— Что-нибудь придумаем… — вяло отозвалась та.

— А ты вообще зачем приходила, детка? — спохватилась свекровь и выбежала вслед за Лялей на площадку.

— Потом расскажу, — тихо ответила она. И вдруг широко и нагло улыбнулась. — Я обязательно расскажу, Марья Павловна. Все и всем. Обязательно.

— Деточка, Лялечка…

Ляля вошла в квартиру под звуки орущего радио. «Родительский дом, начало начал», — надрывался Юрий Антонов. «Ты в жизни моей надежный причал», — усмехнулась Ляля и принюхалась. В последнее время у нее обострилось обоняние — ее можно было посылать на границу работать собакой. Запахи, оттенки запахов, намеки запахов, остатки запахов — все это наполняло мир, от которого и без того тошнило. В детской пахло мамиными духами… Так стойко, так навязчиво. Ляля тронула рукой подушку, оглядела комнату и спокойно констатировала, что грязные мысли — это результат ее нервозности. Мама часто заходила в их комнату. В конце концов, она была у себя дома. Ничего страшного… Просто маму следовало внести в список возможных кандидаток. Но не как маму, а как просто женщину, одну из многих…

— А ребенка не будет, — сказала она, глядя в зеркало. — И мы — квиты, не так ли?

Именно так, сначала не будет ребенка, а потом — всего остального. Борьба до победного конца. А с животом она, Ляля, не боец. Поэтому ребенка не будет. Все правильно. Ребенка не будет, они уедут в свою квартиру, Ляля купит себе в «Березке» что-нибудь сногсшибательное, что-нибудь такое — супер! И тогда… Какие там группы молодежи? Что за детский лепет… Кирилл — диссидент? Смешно! Зато переспать с чем-нибудь особенным — со старухой матерью или там с политзаключенной — вот это для него самый шик. А значит, ребенка не будет. Тем более, что его и не должно было быть.

Ляля порылась в карманах куртки своего мужа и нашла там пачку сигарет. Медленно закурила, выпуская дым в лицо своему отражению. «Ну вот и все. Плод отравлен. Обратной дороги нет». Ляля решительно поднялась и направилась в туалет. Там в бачке унитаза мама держала всем известную заначку. Ляля с удовольствием глотнула коньячку и подумала, что напрасно лишала себя маленьких человеческих радостей. Она выпила еще и томным плавным движением сбросила с себя ночную рубашку. С чуть выпуклым животом она уже была не так хороша, как раньше… Но все можно исправить. Проблема заключалась в том, что Ляля никогда не бывала в больнице. То есть она не пользовалась услугами простых врачей. Но аборт нужно было делать именно у них. Потому что единственным человеком, который действительно хотел этого ребенка, был отец. И он никогда бы не позволил.

Адрес поликлиники Ляля знала. Точнее, не адрес, а место расположения. В тихом маленьком дворике напротив поликлиники кто-то умный и дальновидный выстроил детский сад с детской площадкой. Утренний гомон, доносящийся оттуда, должен был говорить умирающим: «Жизнь продолжается». Ляля любила этот садик с маленькими невысокими скамеечками, качелями и песочницей, в которую пару раз в году привозили песок. Белый, рыжий, иногда сероватый. Он быстро растаскивался для строительных нужд жителями окрестных домов. Но первые несколько дней — это было счастье с замками, сложными тоннелями и куличами. Дети… Смешные дети.

В голове отчаянно шумело. То ли коньяк, то ли эхо опостылевшего материнства. Ляля быстро оделась, немного подкрасила глаза и вышла на улицу. Ноги двигались быстро, но как-то очень самостоятельно. Больше всего она боялась, что в последний момент не хватит решимости, что она испугается и рванет куда-нибудь подальше, где нет мамы, Жанны, где нет Кирилла… Но разве можно жить без него?

— Здравствуйте, я Лариса Глебова. — Отсидев очередь из покорных и плохо одетых женщин, Ляля ворвалась в кабинет гинеколога. — Мне нужно сделать аборт.

— Да? А зачем? — Немолодой усталый врач прошил ее взглядом.

— Надо, — твердо сказала Ляля.

— И сколько?

— Сколько надо? — Она ничуть не смутилась. Это только Жанна-придурок мечтала жить при коммунизме. Ляля томно знала, что все покупается и продастся. — Пятьдесят рублей. — Она прищурила глаза и, стараясь не слышать собственного сердцебиения, гордо откинула назад голову.

— Срок какой? — устало спросил врач. — И где состоите на учете? Давайте вашу карту.

— Я не состою на учете, у меня нет карты. У меня есть пятьдесят рублей и четырнадцать недель. Я — Лариса Глебова.

— А я, по-твоему, мясник? — спокойно спросил доктор. — А пошла ты вон, Лариса Глебова.

— И все? Это ваше последнее слово?

— Если там небольшая очередь, то можем поговорить. — Он улыбнулся. Странно, но Ляля не видела его лица. Она не могла сконцентрироваться и понять, какой он, сколько ему лет, симпатичный он или нет. Она думала только о своем, о том, чтобы быстрее… — Итак, что за спешка? Знаете ли вы, девушка, что при таком сроке абортов уже не делают? Кроме отдельных случаев, по медицинским показаниям. Но у вас, похоже, их нет.

— Есть, — сказала Ляля почти не разжимая губ.

— Несите справки. Только очень быстро, если вы действительно этого хотите.

— Сто рублей, и куда мне лечь? Или сесть. — Ляля плотно смежила веки, чтобы унять головокружение и подступающую тошноту.

— Я дам направление в больницу, но только после того, как встанете на учет и соберете справки о медпоказаниях.

— Двести. Я найду вам двести.

Это была хорошая сумма. Это фактически было больше, чем вся его нищенская зарплата, которой можно было гордиться только в очереди за сосисками. Или за голыми синими курами.

— Детка, в любом случае в поликлинике аборты не делают. Только в больнице. Понимаешь, это операция, а не… И с твоим сроком лучше подождать и сделать искусственные роды. В результате ты родишь недоношенного и скорее всего живого ребенка, которого положат на подоконник, чтобы он быстрее умер… Хотя гуманнее было бы его сразу задушить. Потому что, когда дети пищат, это просто невыносимо.