Есть, господин президент! - Лев Гурский Страница 57

Никто здесь, к счастью, не умер и не убил: жест и мяв произвели на сиамских красавиц более мирное, хотя и ошеломительное воздействие. Кошки мигом перестали повторять телодвижения Пули, зато дружно снялись с места, гуськом прошествовали мимо шезлонгов и начали одна задругой, без толкотни, в порядке живой очереди, карабкаться по металлической лесенке на трамплин. Каждой пришлось достичь самого верха, взойти на край подкидной доски и, совершив эффектное сальто, броситься в воду. Прыжок с переворотом – фонтан брызг до небес – и трамплин занимает следующая. Прямо-таки олимпийская сборная кисок!

Все мы отлично видели, насколько кошачьей природе противны эти водные процедуры и с какой нескрываемой неприязнью каждая из мокрых княжон потом отряхивалась, выгребая из бассейна. Тем не менее – и это было самым поразительным! – все десять штук покорно совершили и восхождение, и бросок вниз, а моя кошка, не замочив шкурку, позволяла себя лениво медитировать под сверкающие брызги. То есть заниматься любимым делом.

Непонятно, подумала я, как же она умудрилась подписать хозяйских кошек на свой водный цирк? Пообещала им что-нибудь вкусненькое? Пригрозила на кошачьем языке? Будь она не кисой, а человеком, я решила бы, что в Пуле проснулся новый великий гипнотизер Вольф Мессинг. Может, в сухой корм попало что-то вроде кошачьего ЛСД? Но отчего так странно вели себя те десять сиамских кисок?..

– Забыл сказать, – вполголоса произнес Макс, наклонившись ко мне. – Когда я сейчас складывал шлемы в кофр, то нашел только пустую картонку из-под пирожных. Кошка у тебя пирожные тоже ест?

Дикая мысль забродила в моей голове, но я не успела оформить ее в слова. Потому что папины преференсисты бешено зааплодировали, а папа с необычайно важным видом раскланялся за меня и объявил:

– Моя дочь Яна Штейн – настоящий талант! Все видели, какая у меня талантливая дочка? Это я, между прочим, подарил ей эту кошку. Правда, признаюсь честно, я не подозревал, что моя девочка – еще и дрессировщица. Поразительно, а? Мика, Димка, ну скажите как люди искусства! Это же высший пилотаж, Куклачев просто отдыхает. А ведь она у меня еще и готовит! Господин Кунце, вы в курсе, как она готовит?.. И вот с такими талантами, друзья, она чуть не похоронила себя навсегда – где вы думаете? В прокуратуре! Хотя борьба с криминалом сейчас – дело безнадежное, перспектив ноль. Да вот хотя бы у нашего Рашида Харисовича вызов был сегодня – ужас и беспредел. Правда, Рашид? Именно. Напали на заслуженнейшего человека, у него дома, в хорошем районе, среди бела дня. Скрутили руки, побили, квартиру разгромили, довели старика до сильнейшего инфаркта, сейчас он в ЦКБ, в реанимации. И думаете, кого-нибудь из тех нелюдей найдут?.. Кстати, Яна, – обратился папочка ко мне, – ты его знаешь. Он специалист по твоей, по кулинарной части… Ну вспомни – Окрошкин! Ты к нему сколько раз ходила уроки брать…

У Гитлера были точь-в-точь такие же усы, какие я видел у него в кино раз сто: маленькие, очень узкие, нагуталиненные до адской черноты. Фюрер носил кургузый френч цвета какашки, мятые брюки с заплаткой и, надо признать, неплохо изъяснялся по-русски.

– Слушай, Ваня, – говорил он мягким доверительным тоном, – не суйся в это дело, плюнь на него, не будь лохом.

– Сам ты лох, таракан усатый! – злился я. – Отстань от живого человека! На хрен мне тебя слушать, если ты давно околел?

– Околел, не спорю, – согласно кивал Гитлер. – С этим тебе, пацан, повезло. Если бы я не околел, ты бы уже сейчас висел на рояльной струне рядом с Вернером фон Брауном, Штауфенбергом, Сеней Крысоловом и, главное, этой старой сукой Луэллой Парсонс.

Прежде чем я успел удивиться появлению в этом ряду повешенных абсолютно никому не нужного вождя «Любимой страны», лицо и фигура Гитлера внезапно пошли мелкими квадратиками, как на кустарно оцифрованном DVD, размазались по всему пространству вокруг меня и стерлись с легким электрическим потрескиванием.

Вместо фюрера явилась душная темнота без конца-края. Мгновение спустя темнота перестала быть абсолютной и бесконечной.

В ней образовались первые дырочки размером с горошину, а сквозь них пролезли тонкие лучики зеленого солнца. Я понял, что это зеленый ворс обломовского дивана и что я потихоньку просыпаюсь – на задворках своего кремлевского кабинета, в комнате отдыха.

Стало быть, заночевал я тут, а домой вчера не поехал. Ага. На циферблате, вмурованном в кафель, минутная и часовая стрелки образовывали тупой угол. Пять минут девятого. То есть Софья Андреевна на посту, и кофе с бутербродами я могу получить в любую секунду. Но сначала – гимнастика, душ, свежая рубашка.

Пятнадцать минут я упражнял мышцы рук, ног и брюшного пресса, затем минут десять плескался под душем и все это время думал исключительно о кофе со сливками, брауншвейгской колбасе на бутерброде и хрустящей от крахмала белой рубашке в еле заметную серую клетку. Никаких мудрых – или пусть даже глупых, но новых – мыслей о папках с диска номер девять у меня не возникало.

Прежде чем завалиться на диванчик, я вчера, помнится, открыл еще несколько файлов, но нисколько не продвинулся на пути к истине. Ну еще два раза, в 1967-м и 1973-м, тот же упорный коллекционер зазря тратился на газетные объявления. Ну еще разок нарисовался Арманд Хаммер: в 70-е годы то ли штатовская, то ли израильская газетка на русском клеймила толстосума за непосещение синагоги, давнее пристрастие к свиным отбивным и несоблюдение шаббата. Как я погляжу, друг Ленина был никудышным евреем… В двух папках были горные виды, украшенные иероглифами – без перевода, то ли китайскими, то ли японскими. Я поэтому не понял, где конкретно эти вершина находится. Для Эвереста вроде низковато, для Фудзиямы – высоковато. Может, пик Коммунизма? Но красного флага на макушке что-то не наблюдается… Далее я обнаружил неплохую черно-белую фотографию ракеты «Фау-1» – конус носовой части кто-то обвел в красный кружок и поставил рядом жирный восклицательный знак. И что мне с него? Будь моя воля, я добавил бы туда же большой знак вопроса. А лучше – дюжину вопросов…

Пока я причесывался и одевался после душа, у меня в кабинете деликатно зазвякала посуда: Софья Андреевна предупреждала, что мой кофе уже налит, три кубика рафинада положены в чашку, а три ломтика колбасы – на хлеб. Я отправился навстречу завтраку, сел в кресло и на столе рядом с чашкой сразу же заметил два пластиковых бокса с DVD. Странно, почему сегодня два? Обычно для записи с эфира ночных и утренних новостей Худяковой хватало одной типовой болванки. На компакте вполне умещались и Си-эн-эн, и Евроньюс, и РБК, и «Аль-Джазира», и основные вести центральных каналов. Не пропустил ли я, зачитавшись за компом, чего-нибудь важного и увлекательного, типа второго 11 сентября?

Я съел бутерброд, вытер пальцы салфеткой и, осторожно приподняв за уголки, рассмотрел оба пластиковых бокса. К двум коробкам были приклеены аккуратные бумажные бирки с числами: на первой значилось только вчерашнее, на второй – вчерашнее и нынешнее.

– Неужто, Софья Андреевна, – спросил я секретаршу которая тем временем молча подливала мне в кофе сливки, – в мире случилось так много событий? Или я вдруг прошляпил что-то крупное? Северная Корея с Южной обменялись наконец ядерными ударами? В Кейптауне произведена успешная пересадка мозгов? Вице-спикер Госдумы оказалась транссексуалом? А-а, понял! В горах нашлись таки два бедных альпиниста, и их холодные трупы никак не поделят наши партийные некрофилы?