Мятежная дочь Рима - Уильям Дитрих Страница 57

Юноша машинально коснулся шеи.

— Не то чтобы я теперь чувствовал себя лучше… Как странно… я как будто вообще ничего не чувствую… — Он замялся.

— Совсем ничего?

— Эта ведьма… Много ли славы убить старуху? — Он скривился.

— Но ведь ты сражался и с воинами, не так ли? И многих убил своей рукой. А она, эта ведьма, была для них словно муравьиная королева среди покорных рабов.

— Возможно. — Пожав плечами, Клодий молча смотрел, как столб пылающих искр взметнулся к самому небу. — Но когда я подошел к костру, собираясь его поджечь, меня вдруг как будто что-то ударило…

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Марк.

— Мне кажется, я уже видел раньше это лицо… Эту старуху, я имею в виду. Да, я видел ее — в Лондиниуме, на ступеньках перед губернаторским дворцом. Это была старая слепая то ли прорицательница, то ли просто гадалка.

— Предсказательница? Она предсказывала будущее?

— Да. И сказала что-то такое, что страшно расстроило Валерию. Только не помню, что это было.

— А тебе она тоже что-то нагадала?

— Сказала, что я проживу так недолго, что ей стыдно взять с меня даже медную монету. — Клодий криво усмехнулся.

— Возможно, ты просто ошибся. Какая-то старая нищенка из Лондиниума — в этой глуши?

— Конечно, это выглядит глупо. Но я готов поклясться, что это она.

Марк положил руку юноше на плечо.

— Когда мы устали или чем-то взволнованы, память играет с нами странные шутки. Ты должен быть горд тем, что сегодня достойно выполнил свой долг. В Риме обязательно узнают о проявленном тобой мужестве!

— Убивать… это совсем не то, чего я ожидал. От этого во рту остается привкус горечи.

— Тогда поспешим домой и смоем его вином.

Вытянувшись цепочкой, они двинулись на юг. Все были вымотаны до предела, разговаривать никому не хотелось. Серые тучи затянули небо, и звезды куда-то пропали.

Фалько, пришпорив лошадь, догнал своего командира и поехал рядом. Какое-то время оба ехали молча, старый ветеран искоса поглядывал на Марка. Наконец не утерпел:

— Что-то вы не слишком радуетесь, префект.

Марк, оглянувшись через плечо, бросил взгляд на зарево пожара и тяжело вздохнул:

— Трудно радоваться тому, что мы сделали, центурион. Любое разрушение противно душе философа. Как префект я был должен отдать приказ уничтожить и предать огню варварское кашице, как муж я жаждал мести и как солдат я сделал то, что велел мне долг, но как поэт… как поэт я скорблю об этом.

— А что же кельты?

— Они знали, что сами навлекли на себя мой гнев. Я чувствую сожаление, но не вину.

— Да, понимаю. Примерно то же чувствую и я, — признался Фалько.

Марк обвел взглядом цепочку усталых донельзя солдат.

— Но остается Клодий — сегодня ему удалось обагрить свой меч кровью врагов и отомстить. Он доказал, что достоин остаться в легионе. Но с него до сих пор не снято подозрение в убийстве. И что нам теперь прикажешь с этим делать?

Фалько, украдкой бросив взгляд на лицо своего командира, заметил в нем ту суровость и решительность, которой так недоставало ему прежде. И тут он понял, какого ответа ждет от него Марк.

— А разве это так уж важно? — усмехнулся он. — В конце концов, кто он, этот Одо? Самый обычный раб.

— Думаю, тут решать его хозяину.

— А хозяин вполне может позволить себе потерять одного раба, — подмигнул центурион.

— Тем более что его командир может позволить себе возместить ему эту потерю.

— Спасибо, префект. Я постараюсь замять это дело. Да я и упомянул-то об этом лишь потому, что для самих бриттов это имеет значение. Им хотелось увидеть своими глазами римское правосудие.

— Тогда пошли их сюда — пусть полюбуются! — И Марк кивком указал на жарко полыхавшее у них за спиной зарево.

Рабыня, прислуживающая на кухне, которую звали Марта, оказалась куда симпатичнее, чем я думал, когда слушал описание, данное ей Савией. Впрочем, я не должен был этому удивляться: две женщины в одном доме, да еще наделенные некоторой властью, обязательно станут соперницами — что ж тут странного, что они не питают друг к другу особой симпатии? Конечно, в Марте не было и намека на ту изысканность или утонченность, которую можно было бы ожидать от свободной римлянки, однако светлые волосы, пышная грудь в сочетании с изумительно тонкой, особенно для кухарки, талией и полными бедрами придавали ей невероятно соблазнительный вид. А если добавить к этому голубые глаза, благородных очертаний рот и задорный вид, то от одного взгляда на нее у любого мужчины просто слюнки текли — и у меня в том числе, должен признать. Другими словами, я сильно подозревал, что прелестная кухарка достигла своего нынешнего положения не только благодаря умению готовить. Стало быть, она должна многое знать, а это как раз то, что мне нужно, чтобы составить свой отчет.

В тот памятный день, когда Марк с Клодием совершили набег на ущелье друидов, она оставалась в доме, и мне до смерти хотелось выяснить, что она видела. Вернее, я сгорал от желания узнать, только ли непомерное честолюбие заставило Гальбу остаться в крепости, или же за этим стояло что-то еще…

Марта переступила порог комнаты, где я опрашивал свидетелей, с высоко поднятой головой, словно выходящая на сцену актриса. Эта плутовка отлично сознавала свою привлекательность. Конечно, она была рабыней и ко всему прочему еще и саксонкой, и красота, которой она так гордилась, была, на мой взгляд, слегка грубоватой, однако она прекрасно понимала, как выставить напоказ то, что у нее есть лучшего. Рабы, не имея ничего за душой, могут полагаться только лишь на свой ум, силу или… красоту. Старательно отводя глаза в сторону, я объяснил ей, что мне от нее нужно.

— Насколько мне известно, ты служила в доме Луция Марка Флавия, префекта и командира легиона петрианской кавалерии? — спросил я.

— Да. А сейчас служу его преемнику, Юлию Тревиллу.

Так, понятно — еще один, кому удалось уцелеть. Армии движутся вперед, империи рушатся, а рабы остаются на прежнем месте.

— Ты ведь кухарка?

— У меня под началом все слуги в доме, — поправила она.

— Кроме личной служанки леди Валерии, ее рабыни Савии.

Марта раздраженно передернула плечами, но предпочла промолчать. На ней была простая шерстяная домотканая стола, сколотая на плече медной брошью, причем кокетливо расположенные складки не скрывали ни полной груди, ни соблазнительной ложбинки между ними. Я невольно задумался, кто из любовников преподнес ей эту брошь.

— Тебе нравилось работать на префекта и его молодую жену?

— Они не сделали мне ничего плохого.