Невеста Борджа - Джинн Калогридис Страница 57

Я мало ела, худела и целыми днями бродила по огромному, запутанному саду дворца Святой Марии, словно привидение. А по ночам скользила по нему, словно темный призрак, спеша на встречу с Чезаре.

Двадцать четвертого января 1497 года Хуан, великолепный герцог Гандийский, прославленный гонфалоньер и полководец Церкви, въехал обратно в Рим — на этот раз с еще большей помпой и торжеством, как будто он вернулся не с поражением, а с победой.

Его святейшество непрестанно возносил хвалы своему бесталанному сыну; все ругательства, которые он обрушивал на голову Хуана во время войны, были позабыты. За обедом мы слушали, как Папа рассказывает Хуану, что он — величайшая надежда папского престола и что он прославит дом Борджа, как только достаточно оправится и сможет вернуться в битву. Хуан же выслушивал все это с обычной своей высокомерной улыбочкой. (Правда, при этом так и не упоминалось, когда же именно можно ожидать «выздоровления» Хуана. И я так и не заметила ни малейших признаков раны, заставившей его бежать от врага.)

Я знала, что Чезаре — очень волевой человек, но ревность по отношению к брату снедала его с такой силой, что он не мог скрыть ее до конца. Однажды ночью у себя в спальне — мы лежали на спине после соития и смотрели на позолоченный сводчатый потолок — Чезаре во всех подробностях объяснил мне, как можно было без особых затруднений победить Бартоломею, а потом — как можно было бы расширить территорию папского государства.

— Если бы мы смогли добыть финансы на содержание более сильной армии, — заявил Чезаре, — Романья была бы наша. Вот, смотри.

Он пальцем начертил на фоне потолка изогнутый сапожок — Италию, потом указал на его левый верхний угол.

— Вот граница с Францией, — сказал он, — а тут, справа, Милан. Почти точно напротив него на востоке расположена Венеция, — его палец скользнул вниз по диагонали, — а вот тут, ниже, Флоренция. К северу от нее и на северо-запад от Рима, в самом центре Италии расположена область, именуемая Романьей. Добиться верности от баронов папского государства не так уж сложно, но у Хуана для этого не хватает ни жесткости, ни хитрости. А я могу это сделать. — Чезаре внезапно уселся, охваченный энтузиазмом, не отрывая взгляда от воображаемой карты земель, которые следовало завоевать. — Как только Папская область добьется прочного внутреннего единства и если мы получим помощь из Испании, а может, — он бросил на меня лукавый взгляд, — и из Неаполя, мы сможем завладеть всей Романьей.

Он взмахнул рукой, указывая на обширную область, протянувшуюся от Рима на северо-запад, к побережью.

— Имола, Фаэнца, Форли, Чезена… Все эти крепости падут перед нами, одна за другой.

— А как насчет д'Эсте? — небрежно перебила его я. Это было необычайно могущественное семейство, вот уже много поколений владевшее герцогством в Романье. Потомок этого рода, Эрколь, был благочестивым человеком, безоговорочно преданным церкви. Чезаре обдумал мою реплику.

— У д'Эсте слишком сильная армия, чтобы воевать с ними. Я бы предпочел заключить с ними союз, чтобы они сражались на нашей стороне.

Я удовлетворенно кивнула. Д'Эсте приходились мне родней через мадонну Трузию. Чезаре продолжал.

— Потом мы взяли бы Флоренцию. Она так и не оправилась после кончины Лоренцо Медичи. С политической точки зрения у них там до сих пор хаос. Если наша армия будет достаточно сильна, чтобы разгромить французов…

— А Венеция? — спросила я, удивленная и заинтересованная. Я никогда прежде не замечала в Чезаре такого пыла, кроме как в моменты занятий любовью, а глубина его честолюбия меня поразила. — Там нет ни правящего семейства, чтобы победить его, ни баронов. Ее граждане привыкли к свободе; их так просто не убедишь отказаться от своего Совета и смириться с единым правителем.

— Да, это будет нелегко, — совершенно серьезно согласился Чезаре, — но возможно, при достаточно большой армии. Когда венецианцы увидят наши успехи, они вполне могут открыть перед нами ворота.

Я рассмеялась — не потешаясь над Чезаре, а поражаясь его решимости. Он определенно много думал над этими вопросами и теперь говорил о них, как о деле решенном.

— Похоже, ты собираешься подойти к Франции с черного хода и отнять Милан у семейства Сфорца, — сказала я. — Ты очень уверен в себе.

Чезаре посмотрел на меня и широко улыбнулся.

— Мадонна, ты даже не представляешь, до чего же ты права.

— Но если ты будешь так занят войной, — сказала я лишь наполовину в шутку, потому что на самом деле я никогда не забывала слов Чезаре, так тронувших мое сердце, — когда же ты выкроишь время, чтобы отвезти меня в Неаполь и подарить мне детей?

Неистовство, горевшее в глазах Чезаре, погасло, и лицо его смягчилось. Он с нежностью произнес:

— Для тебя, Санча, у меня всегда найдется время.

Но Александр решил, что Чезаре должен стать его преемником на папском престоле, а Хуан — крепить могущество дома Борджа в светских делах. И неважно, что Чезаре не имел никакого призвания к участи, избранной для него отцом, а Хуану недоставало способностей. Решение Александра было окончательным и бесповоротным.

Однажды прохладным днем я забрела далеко в сад и оказалась в зарослях роз и лабиринте живых изгородей из самшита.

В тот день я была погружена в размышления о детях — или, точнее, об их отсутствии. Когда я только приехала в Рим, Александр постоянно поддразнивал нас с Джофре, спрашивая, когда же мы обзаведемся детьми. Но через некоторое время, когда у нас так никто и не появился, он прекратил эти разговоры. Кажется, Джофре это особо не беспокоило, но мне казалось, что мы втайне посматриваем друг на друга и размышляем, кто же виноват. Может, это я бесплодна? А может, всему виной левое яичко Джофре, которое так полностью и не опустилось в мошонку?

Правда, первые два года моего брака я не хотела детей и потому постоянно пользовалась водой с лимонным соком. Однако несколько месяцев назад мне пришло в голову, что ребенок не только придал бы мне определенный престиж в глазах его святейшества, но, возможно, стал бы и неким залогом безопасности.

Хотя члены семейства Борджа знали, что Джофре не сын Александру, он был признан таковым посредством папской буллы, и потому его дети будут считаться внуками Родриго, со всеми вытекающими из этого правами. Кроме того, среди Борджа видимость ценилась выше факта.

И я настолько обожала Чезаре, что одна мысль о ребенке от него производила на меня просто-таки колдовское воздействие; любовь превратила материнство из обязанности в привилегию.

Я свернула за поворот и очутилась в тупике; бронзовый херувим лил воду из кувшина в мраморный фонтан.

А еще я обнаружила, что я не одна. Там стоял Хуан, облаченный в алый атласный камзол и шафрановые брюки; на этот раз он был без шляпы или тюрбана. Со времен своей провалившейся кампании он начал отращивать усы, но у него, как и у Джофре, растительность на лице была неболбшая.

Он уставился на меня, широко расставив ноги и подбоченясь. На лице его играла обычная самодовольная ухмылка.