Загадочная птица - Мартин Дэвис Страница 57

Фабрициус опустил голову. В нем все трепетало.

— Конечно. И я хотел бы иметь о вас вести. Надеюсь, мистер Банкс станет информировать меня о том, как вы живете.

Не отпуская его руку, мисс Браун повела его через комнату к окну и, глядя на прохожих внизу, мягко произнесла:

— Вероятно, это последние часы, какие мы проводим вместе. Что бы ни случилось, обещайте, что не станете печалиться обо мне.

— Как же не печалиться? Сама мысль, что вы можете страдать, опустошает мне душу, делает неутешным.

— Оставьте. Вы должны верить, что я намерена жить счастливо.

— Я попытаюсь, — промолвил Фабрициус после паузы.

А потом они долго стояли у окна, освещенные солнцем, отбрасывая длинные тени через всю комнату.

Времени было в обрез. Я подсчитал, что в моем распоряжении самое большее два дня, прежде чем Поттс и Андерсон спохватятся и начнут искать. А этого допустить нельзя. Кате надлежало к вечеру вернуться в Линкольн, чтобы их успокоить. Мы вместе придумали историю, которую она им расскажет, но до этого предстояло много чего сделать. Мы начали с Музея естественной истории. Я хотел, чтобы Катя была рядом, для надежности.

Пришлось подождать примерно полчаса, пока библиотекарша Джералдина принесет заказанный рисунок, загадочную птицу с острова Улиета, нарисованную в тот день, когда ее в последний раз видели. Она смотрела на нас, словно недоумевая, что особенного мы в ней нашли. Было очевидно, что она не осознает своего важного места в истории.

Катя внимательно изучила рисунок и произнесла:

— А птичка так себе, ничего особенного. Помню, когда вы рассказали о ней, я ожидала чего-то экзотического. Ну, яркое причудливое оперение и все такое.

— А тут обыкновенная коричневая птичка. Ничего потрясающего. Но присмотритесь внимательнее, и кое-что изменится. Видите? Вся красота у нее в деталях. Нужно лишь надлежащим образом посмотреть.

И мы смотрели. Долго, пока не заболели глаза. Пытались запомнить. Делали заметки с описанием всех оттенков оперения. Измеряли все параметры. Много раз закрывали глаза и повторяли их вслух.

— Вы теперь узнали бы настоящую птицу, если бы вдруг где-нибудь увидели? — спросил я, когда мы закончили делать заметки.

Катя кивнула:

— Да, думаю, смогла бы.

— Но цвета со временем потускнели. Это необходимо учитывать. Каштановый стал много бледнее, крылья, наверное, вообще белесые в тех местах, где падал солнечный свет. И глаза будут выглядеть иначе. Стекло восемнадцатого века должно затуманиться.

— А вы? — спросила Катя. — У вас полная ясность?

— Пожалуй, да. Теперь пошли.

У дверей музея мы двинулись в разные стороны. Катя улыбнулась:

— Удачи вам.

— Спасибо. — Я улыбнулся в ответ, вдруг забыв, как мы обычно расставались. То ли пожимали руки, то ли еще что. В конце концов я глуповато кивнул и помахал рукой.

Остаток дня мне предстояло провести у телефона, но сначала надо было запастись деньгами. В первом встретившемся банкомате я взял максимально возможную сумму наличными. Предстоящее дело требовало немалых затрат.

Катя отправилась в архив искать материалы по мисс Б. На сей раз не наугад, но все равно это было трудно. Когда она позвонила мне в середине дня, то никаких положительных результатов пока не было.

— Не имеет значения, — сказал я. — Просто хотелось бы и с этой стороны подчистить концы. Помните, вы должны вернуться в Линкольн вовремя, чтобы успокоить наших приятелей. Вот это действительно важно.

Через два часа Катя позвонила снова.

— Я нашла. Она осторожничала и отправилась крестить девочку подальше, на юг.

— Как ее зарегистрировали?

— София, дочь покойного Джозефа Бернетта и его жены Мэри. Сентябрь 1773 год.

— Значит, она заявила, будто отец ребенка умер. Правильно. Чтобы не наводить подозрения на настоящего Джозефа.

— А как вы? Продвигаются дела?

— Думаю, удастся получить большую часть требуемого материала. Но задача непомерная. Я ведь обращаюсь с просьбами к людям, с которыми не виделся многие годы. Правда, большинство проявили невиданную щедрость. Завтра с утра до вечера буду их всех объезжать. Бристоль, Дорсет и еще пара мест на обратном пути.

— Успеете?

— Не уверен. Но если не успею я, успеет Андерсон. Почует что-нибудь неладное и разрушит наш план. Так что вы должны поскорее отправляться в Линкольн.

— Я отправляюсь прямо сейчас, — заверила Катя.

Общественный транспорт был на нашей стороне, потому что Катя вернулась в Линкольн вовремя, перед ужином. Она подошла к стойке регистрации и попросила оставить за мной номер еще на два дня. Объяснила, что меня срочно вызвали в университет. Затем поднялась наверх и постучала в дверь Андерсона.

Для самоуверенного скандинава прошлые сутки являлись сплошным разочарованием. Ему пришлось примириться с тем, что вся работа прошла впустую, птица с острова Улиета не была на распродаже имущества из особняка Стамфордов. Теперь неизвестно, где искать. Хуже того, нет никакой гарантии, что птица и рисунки существуют. К моменту приезда Кати в Линкольн, Андерсон и Габби начали собирать вещи. Его фирменный оптимизм исчез. Но настроение круто изменилось, когда Катя прямо с порога спросила:

— Сколько вы согласны заплатить за птицу?

Через полчаса она встретилась в баре с Поттсом. Он просиял, вскочил:

— А, привет, привет. Вы с мистером Фицджералдом сегодня очень рано стартовали. Я искал вас.

— А чего искать? — Катя широко улыбнулась. — Вот она я.

— А мистер Фицджералд? Он здесь?

— Ему пришлось задержаться. Приедет позднее.

— Понимаю. Но откуда приедет, хотел бы я выяснить?

— Сами спросите.

— А вам неизвестно?

— Дала обещание не сообщать.

— Ничего, впереди весь вечер. Может, мне удастся уговорить вас нарушить обещание.

Катя вскинула брови и взглянула на него подчеркнуто загадочно.

— Я обещала не сообщать и еще кое-что.

— Разумеется, спрашивать об этом бессмысленно?

— Это зависит… — она внимательно смотрела на Поттса, — от того, согласны ли вы заплатить за птицу с острова Улиета больше, чем Карл Андерсон.

Ночью я сумел выкроить для сна всего несколько часов. Нужно было отдохнуть. Обязательно. Следующий день обещал быть нелегким. Трудно сказать, как все повернется.

Я поднялся в шесть, а в семь уже выехал в сторону Бристоля. Опять подморозило. В чистом голубом небе сияло солнышко, и на душе у меня был праздник. Хотелось петь.