Бумажная клетка - Ирина Дягилева Страница 58

– Догадался, – со злостью сказал Герман.

– Если бы тогда я обратила внимание на твои слова, мне не пришлось бы испытывать позора и унижения, – с горечью сказала Пульхерия. Она взглянула на Штыкина. – Игорь Петрович, вы же умный, внимательный следователь. Неужели вам не приходило в голову, что убийцей мог оказаться Герман?

– Нет. Я не занимался детальной проверкой его алиби, полагал, оно железное.

– Ну теперь вы легко установите, что это не так. Накануне убийства, в шестнадцать часов, Герман, сославшись на головную боль, ушел к себе в номер. На этот день было назначено открытие салона, но его перенесли на следующий день якобы из-за недоделок. Герман сказал обслуживающему персоналу, чтобы его до утра не беспокоили, а сам покинул номер, взял джип и отправился в Москву. Он гнал как сумасшедший и был у дома Вики в начале двенадцатого ночи. Его джип из окна видела соседка Вера Ивановна.

– Но ведь девушка была убита, если мне не изменяет память, между двумя и тремя часами ночи, – сказал Александр Николаевич.

– Появились новые обстоятельства, которые позволили скорректировать предполагаемое время смерти Вики, – пояснил следователь.

– Что за обстоятельства?

Штыкин хмыкнул, бросил короткий взгляд на Пулю и ответил:

– Пульхерия Афанасьевна, побывав на месте преступления, заметила, что постель, на которой лежала Вика, сильно влажная. С самого начала криминалисты посчитали, что убийца, чтобы ввести следствие в заблуждение, обложил тело девушки льдом. Но Пульхерия Афанасьевна убедила нас в том, что это был не лед, а горячая вода, и, следовательно, убийство произошло в интервале не с двух до трех, а с двадцати трех до двадцати четырех часов ночи. Медэксперты признали ее доводы весьма разумными, и акт экспертизы был исправлен.

Гранидин-старший удивленно взглянул на Пулю.

– А вы, голубушка, и здесь преуспели, – пробормотал он.

– Молодец, Афанасьевна! – захлопал в ладоши Гришенька. – Папа, разреши мне на ней жениться. Меня даже большая разница в возрасте не смущает.

Взгляд, которым папаша Гранде наградил сыночка, был красноречивее всяких слов.

– Ну тогда женись сам. Гони к черту своего Пашку. Мы с такой мамочкой самыми богатыми в мире станем, богаче Била Гейтса.

Она взглянула на Германа.

– Доказательства получить легко. Достаточно расспросить персонал гостиницы, в которой ты останавливался. Наверняка найдутся люди, которые видели тебя выходящим или входящим в номер в это время. Кстати, менеджер Витюша в разговоре со мной сказал о каком-то джипе, который оказался в выставочном зале на подиуме грязным. Он отругал работников салона за нерадивость, считая, что они не помыли машину вовремя. Вопрос о грязи в этом деле, между прочим, является весьма интересным. И я бы даже сказала – ключевым. Эту грязь вы, Игорь Петрович, найдете на джипе, на котором ездит Герман, а также на вашей «Волге».

– И что с того? Каким образом это относится к убийству? – вспыхнул Герман.

– Сейчас я имею в виду покушение на меня. Если вы, Игорь Петрович, исследуете грязь на одежде Ларисы, которая встала сегодня между мной и таинственным черным джипом, легко установите, что она полностью совпадает с грязью из лужи недалеко от этого дома.

– В том, что на тебя наехал какой-то черный джип, я тоже виноват? – почти естественно изобразив удивление, спросил Герман. – Я же в это время был в префектуре.

– Затеряться в коридорах наших префектур очень легко, – с легкой усмешкой пожала плечами Пульхерия. – Там столько народу. И ты, дорогой, это прекрасно знаешь. Лучшее место для алиби трудно придумать. Жаль, что Вику ты убивал поздно ночью, когда все госучреждения закрыты. Тогда бы тебе не пришлось придумывать столь сложное и в конечном итоге бездарное алиби.

– А что мне оставалось делать? Мой компаньон столько лет обворовывал меня да еще спал с моим отцом. У меня растет дочь, у которой любимый дедушка оказался гомосексуалистом. Дед-извращенец…

– Герман, сколько можно тебе повторять! – вскричала Пульхерия. – Сейчас другое время, молодежи наплевать на ориентацию ее предков. Нельзя за это лишать жизни. Тебе надо было просто поговорить с отцом, и он бы все сам уладил.

– Отец, отец, он все уладит… Я хотел сам с ней разобраться. Она влезла в нашу семью, развратила Гришеньку, пыталась создать проблемы с моим бизнесом… А потом… Я сделал это в состоянии аффекта.

– Суд разберется, – сказал Штыкин, надевая на Германа наручники.

Никита Назаров вышел из двери следственного изолятора. Солнечный свет после мрачной, полутемной камеры показался таким нестерпимо ярким, что он на минуту зажмурился. Пульхерия подошла к нему, взяла под руку, и они направились в сторону метро. Некоторое время молчали, каждый думал о чем-то своем. Первой нарушила молчание Пуля:

– Ты как, в порядке?

– Да. Спасибо тебе за все. Мне Игорь Петрович сказал, что, если бы не ты, не видать мне свободы как своих ушей.

– Куда ты теперь?

– Вернусь в Питер.

– Может, к маме в Самару?

– Нет, спасибо, не надо. В Питере у меня работа, квартира, друзья.

– Я тут тебе приготовила… – Пульхерия протянула несколько купюр. – Уверена, что у тебя нет денег на дорогу.

– Нет, нет, я не могу их взять. Они тебе теперь самой пригодятся, ведь твое счастливое будущее под вопросом.

– Ты мне зубы не заговаривай. Бери деньги. Считай, что в долг даю. Хочу оставить за собой право встретиться с тобой, но уже в другой обстановке.

– Зачем ты все усложняешь? Я согласен на встречу и без повода.

Пульхерия прислушалась к своим ощущениям: в ней ничто не ухнуло, не екнуло и не сжалось. Душа не отреагировала никаким эмоциональным всплеском, ни положительным, ни отрицательным. Это ее удивило. Было время, она так любила Никиту, что восприняла разрыв с ним как конец света. И вот сейчас, когда вполне можно было бы произнести что-то вроде: «По ошибке мы разошлись с тобой в разные стороны. Но теперь мы поняли эту ошибку, перед нами вновь открывается большое светлое будущее, полное любви и взаимного уважения и так далее, и все в том же духе…» – у нее будто язык прилип к нёбу и никак не желает произнести это вслух.

Она остановилась, лукаво взглянула на него и спросила:

– С чего ты взял, что мое счастливое будущее под вопросом? Я с тобой не согласна. Моя голова осталась на плечах, руки и ноги целы, только коленки слегка ободраны.

– Какие руки, какие ноги… – с игривой мечтательностью произнес Никита, попробовав еще раз намекнуть на то, что его отношение к ней переменилось.

Они уже почти дошли до метро. Оставалось сделать насколько шагов, и они вольются в поток людей, спешащих по своим делам. Тогда придется двигаться со скоростью этого потока, не позволяющей говорить о чем-то своем, интимном, понятном только двоим. Она пристально посмотрела ему в глаза цвета холодного моря, немного подумала и сказала: