Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб Страница 58

— Боже! Как же приятно видеть голубое небо! — воскликнула она, снова распрямляясь и вытирая руки о джинсы. Она развернулась к Марку и увидела, что он смотрит на нее странным пристальным взглядом. — Что-то не так?

— Ничего, — ответил он и покачал головой, к нему вернулась прежняя хмурая обеспокоенность. — В детстве я часто приходил сюда играть с кузенами. Летом мы купались, не совсем здесь, чуть подальше, там, где излучина реки и течение помедленнее. Вода была холодная. — Он содрогнулся от воспоминания. — Каждый раз пробирало до костей. Но мне, конечно, приходилось лезть в воду. Не мог же я один оставаться на берегу.

Лия сунула руки в задние карманы джинсов и огляделась кругом, рассматривая окрестности.

— Что собираетесь делать дальше? — спросил Марк. В его голосе звучал искренний интерес и как будто отказ от своего мнения, словно он полностью отдавался на ее милость.

Она поглядела на него, щурясь на солнце, и поняла, что ему вовсе нечем заняться. Неудивительно, что он сделался такой легкой добычей своих настроений и воспоминаний.

— Не знаю, — призналась Лия. В конце концов, допустила она мысленно, эти фотографии с феями могут вовсе не иметь никакого отношения к тому, о чем писала Эстер. — Давайте немного пройдемся, воспользуемся тем, что больше не льет как из ведра. А потом, если вы не возражаете, мне бы хотелось внимательнее рассмотреть книги из кабинета. Там может найтись что-нибудь о теософии или об этом Робине Дюрране.

— Конечно. — Марк кивнул. — Эта тропинка ведет на край поля.

Он двинулся в указанную сторону, и штанины его джинсов внизу потемнели, пропитавшись водой с высокой травы. Он остановился, дойдя до грязной тропы, посмотрел, как Лия поднимается вслед за ним, дождался, чтобы она нагнала его, прежде чем вести дальше, словно неразговорчивый экскурсовод.

Позже Лия вернулась в кабинет старого дома викария и принялась исследовать полки. Она обнаружила книги по теософии с выцветшими и потрескавшимися корешками, с лоскутами бумаги, свисающими с обложек; еще одну тоненькую книжку о фотографиях; и вовсе ничего о том, что хоть как-то касалось бы несчастного случая. Длинные ряды плотно составленных «Ридерз дайджест», солидный набор энциклопедий, тонны романов, в основном исторических, приключенческих, с героинями на обложках, неизбежно облаченными в корсаж с глубоким декольте и вздымающейся грудью. Лия искала, листала, надеясь получить какой-то результат, хотя и подозревала, что, скорее всего, ничего не выйдет. Она противилась острому желанию залезть в ящики принадлежавшего отцу Марка письменного стола, широкого, с обтянутой кожей столешницей, походившего на спящее животное, свернувшееся в темном углу; однако бумаги, оставленные на столе, когда она немного пролистала их кончиками пальцев, оказались выписками из банковских счетов, чеками за свет и воду, листками календарей за последние два года и списками покупок, где каждый пункт был зачеркнут так старательно, что слов было не разобрать.

Когда солнце пошло на закат, Марк принес ей кружку чая. Войдя, он включил свет, отчего она заморгала. Лия и не заметила, как сгустились сумерки, натекли, как темная вода, в углы комнаты.

— Спасибо, — сказала она, когда он осторожно поставил кружку на стопку старых газет рядом с объемистым креслом, в котором она устроилась.

Кожа на подлокотниках была потертая, и, читая, Лия принялась теребить пальцами торчавшую набивку, рассеянно выдергивая ее жесткие внутренности. Россыпь крошек лежала у нее на коленях и на полу под ногами.

— Господи! Простите! Я не заметила, что делаю! — воскликнула она, спешно заметая следы преступления.

Марк коротко улыбнулся.

— Не стоит из-за этого волноваться, честное слово. — Он окинул взглядом кабинет, от пыльных складок на занавесках до захламленных полок стеллажа. — Иногда нужен посторонний человек, чтобы ты увидел очевидное, — сказал он как будто себе самому. — Весь дом рассыпается, как это паршивое кресло. От всего нужно избавиться. Разом.

— Но… этот дом принадлежал нескольким поколениям вашей семьи… — проговорила Лия мягко. — Неужели не стоит сохранить хотя бы что-то?

— Сомневаюсь, что я когда-нибудь буду здесь счастлив. А кроме меня, никого не осталось. Нет, конечно, есть еще мои племянницы и племянник, невестка. Однако не думаю, что она захочет здесь жить. Не думаю, что привезет детей. Во всяком случае, пока я жив, — проговорил он мрачно.

Лия смущенно стряхнула остатки набивки с джинсов.

— Но ведь ваш отец пока еще жив? И это его дом. Разве вы можете что-то сделать, даже если захотите?

— Да. Он дал мне доверенность.

— А-а-а, — протянула Лия.

Она отхлебнула чая и вытянула ноги. Лия слишком долго просидела в одной позе, лодыжки и ступни затекли, и сейчас в них как будто иголки вонзились, миллион муравьев укусил разом. Не успев сдержаться, она забарабанила ногами по полу, словно ребенок, чтобы разогнать кровь.

Марк поднял голову, поглядел на нее с удивлением.

— Встаньте и попрыгайте, — велел он. — Самый лучший способ.

Морщась от боли, Лия послушалась. Она, в одних носках, запрыгала по вытертому до основы ковру кабинета, половицы прогибались, тусклые лампы жужжали над головой. Остановившись, она широко заулыбалась собственной глупости; Марк улыбнулся скупо, будто его лицо отвыкло от улыбок.

— Лучше? — спросил он, и она кивнула. — Что намерены делать дальше? — спросил он уже во второй раз за день.

Лия перестала улыбаться и осторожно посмотрела ему в глаза:

— Нельзя ли мне познакомиться с вашим отцом?

Дом престарелых оказался шикарным, современным зданием из коричневого кирпича, которое стояло, увитое диким виноградом, в окружении аккуратных садов; окна сияли чистотой, машины выстроились на парковке ровными рядами. Прошло два дня с тех пор, как Лия попросила Марка о визите сюда. Он остановил машину — заляпанный грязью «рено» — на безупречной гудронированной подъездной дороге, и на его лице отразилась угрюмая тревога, отчего Лия разнервничалась. Он заглушил мотор, и они минуту посидели в тишине, прислушиваясь к тиканью разогретого металла.

— Удалось ли вам еще что-нибудь разузнать? О теософии и об этом Дюррале? — спросил Марк в конце концов, как будто они выехали на машине, чтобы поболтать, а не для чего-то еще.

— О Дюрране. Нет. Вероятно, он потерпел фиаско в тысяча девятьсот одиннадцатом году, когда сделал фотографии в Коулд-Эшхоулте, о нем больше нет никаких упоминаний ни в брошюрах, ни в книгах. В Сети тоже ничего не удалось найти. Полагаю, если доверие к его фотографиям пошатнулось, о нем просто забыли. После того лета он как будто исчез, — сказала она. — Возможно, отправился на войну, впрочем до нее оставалось еще три года, к тому же это было бы странно для теософа. Из того, что я о нем прочла, следует, что он наверняка отказался бы от службы по религиозным соображениям. Для него любая жизнь была священна. Но возможно, после того лета он по каким-то причинам забросил теософию. Кстати, можете спрашивать у меня по теософии что угодно. Я теперь эксперт. Восточная философия, сплавленная с западным спиритуализмом, различные уровни духовного мира, многочисленные классы духовных существ, духовное прозрение. Реинкарнация. Аскетизм. Карма. Ясновидение. Третий глаз… Спрашивайте. — Она улыбалась, перечисляя и загибая пальцы.