Тайник - Элизабет Джордж Страница 59

Маргарет двинулась на свою невестку, готовая к бою. Но лицо Рут открыло ей истину, в которую она не хотела верить. Рут так побледнела, что даже губы у нее стали белыми как мел, а по выражению ее лица было видно, что завещание брата было для нее полной неожиданностью. Однако еще более красноречивым становилось выражение ее лица в сочетании с тем фактом, что она пригласила на чтение завещания стольких людей. Все это привело Маргарет к неизбежному выводу: Рут не только знала о существовании какого-то другого завещания, но и была в курсе его содержания.

Иначе зачем ей приглашать последнюю любовницу Ги? Или Фрэнка Узли? Или этих Даффи? Этому могло быть только одно объяснение: Рут пригласила их потому, что была твердо уверена — ее брат оставил каждому из них наследство.

Наследство, слабо подумала Маргарет. Адрианово наследство. Наследство ее сына. Ее взор застлало тонкой красной пеленой, когда она осознала, что произошло. Ее сына Адриана лишили всего, что принадлежит ему по праву… Родной отец все равно что вычеркнул его из завещания, хотя и прикинулся, будто это не так… Какое унижение: на глазах у всех получить меньше, чем Филдер и Мулен, — черт их знает, кто они такие, уж во всяком случае, не родственники Ги… Другие распоряжаются тем, что принадлежало ее сыну… А его буквально пустил по миру тот самый человек, который сначала дал ему жизнь, а потом бросил на произвол судьбы, да еще и выразил ему свое презрение тем, что соблазнил его возлюбленную, когда та была готова — да-да, готова — принять решение, которое в корне изменило бы жизнь Адриана, исцелило бы его… Нет, это просто не укладывалось в голове. Уму непостижимо, как можно так поступить. Но ничего, кое-кто за это заплатит.

Маргарет не знала, кто и как. Но она решительно настроилась все исправить.

Все поправить означало прежде всего выцарапать назад те деньги, которые ее бывший муж оставил двоим незнакомцам. Кто они вообще-то такие? И где они? И что всего важнее, какое отношение они имели к Ги?

Ответ на этот вопрос, очевидно, знали двое. Одним из них был Доминик Форрест, который укладывал свои бумаги обратно в портфель, бормоча что-то об отчетах судмедэкспертов, банковских счетах, биржевых брокерах и тому подобных вещах. Второй была Рут, она суетливо подбежала к Анаис Эббот — не к кому-нибудь — и начала что-то шептать ей на ухо. Форрест, догадывалась Маргарет, вряд ли скажет что-то сверх того, что он уже рассказал во время чтения завещания. Значит, остается Рут как ее собственная невестка и — что всего важнее — тетка Адриана. Да, если найти к ней правильный подход, Рут все расскажет.

Тут Маргарет ощутила рядом с собой, с той стороны, где сидел Адриан, какое-то колебание и резко обернулась. Поглощенная мыслями о том, что же делать, она даже не подумала, какой эффект произвело сообщение на ее сына. Видит бог, отношения Адриана с отцом всегда были непростыми, ведь Ги предпочитал бесконечные любовные связи близкому общению со своим старшим сыном. Но быть вот так вышвырнутым за борт — это жестоко, куда более жестоко, чем прожить без отца всю жизнь. И теперь он страдает вдвойне.

Поэтому она повернулась к нему, готовая объяснить, что существуют законные способы, методы, средства, чтобы уладить, заставить, запугать, короче, добиться желаемого, поэтому не надо беспокоиться и тем более не надо полагать, будто за условиями отцовского завещания стоит что-то, кроме минутного помешательства, вызванного один бог знает чем… Слова готовы были сорваться с ее уст, рука — обвиться вокруг его плеч, поддержать, влить в его тело материнской силы… Но тут она увидела, что во всем этом нет никакой необходимости.

Адриан не плакал. Он даже не погрузился в себя.

Сын Маргарет беззвучно смеялся.

Валери Даффи пришла на чтение завещания, снедаемая многочисленными заботами, а когда уходила, их стало лишь на одну меньше. Она боялась, что со смертью Ги Бруара они с мужем могут лишиться и дома, и заработка. Однако Ле-Репозуар не был упомянут в завещании, значит, о нем уже позаботились, и Валери догадывалась, в чьем владении он состоял. Стало быть, их С Кевином не выгонят на улицу немедленно и не оставят без работы. Это успокаивало.

Однако прочие заботы Валери никуда не делись. Они имели отношение к врожденной молчаливости ее мужа, которая обычно не вызывала у нее беспокойства, но сейчас казалась пугающей.

Она и ее муж шли через парк Ле-Репозуара, оставив позади дом и направляясь к своему коттеджу. Валери наблюдала самые разные выражения на лицах тех, кого собрали в гостиной сегодня, и почти в каждом она видела разбитые надежды. Анаис Эббот надеялась на воскрешение из финансовой могилы, которую сама себе вырыла, пытаясь удержать около себя мужчину. Фрэнк Узли ожидал посмертного дара, который позволил бы ему воздвигнуть памятник своему отцу. Маргарет Чемберлен мечтала получить столько денег, чтобы навсегда отселить сына из-под своей крыши. А Кевин? Было видно, что Кевин думал о чем угодно, только не о посмертных дарах и завещаниях, а поэтому имел одно преимущество перед всеми: он вошел в гостиную, свободный от картин радужного будущего, которые рисовали себе другие.

Она бросила беглый взгляд на мужа, который шагал рядом. Она знала, что ему покажется странным, если она промолчит, но боялась сболтнуть лишнее. Есть вещи, о которых лучше помалкивать.

— Так ты думаешь, что нам стоит позвонить Генри? — решилась она наконец.

Кевин ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу: одежда, которую большинство мужчин носят не задумываясь, его тяготила. Он сказал:

— Думаю, он скоро сам узнает. К ужину половина острова будет в курсе.

Валери ждала продолжения, но его не последовало. Ей хотелось счесть это добрым знаком, но муж не посмотрел на нее, когда ответил, и она поняла, что он думает о другом.

— Интересно, как он отреагирует? — задумчиво произнесла Валери.

— Неужели, милая? — переспросил Кевин.

Он сказал это тихо, так что Валери могла бы и не расслышать, но тон был таков, что у нее мурашки побежали по коже.

— Что ты хочешь этим сказать, Кев? — спросила она в надежде спровоцировать его на разговор.

— Люди не всегда делают то, что собираются, так ведь?

Кевин пристально посмотрел на нее.

Мурашки Валери перешли в дрожь. Холод прокрался по ее ногам и клубком свернулся в животе, точно безволосая кошка, которая просит, чтобы ее обогрели. Она ждала, когда муж заведет разговор на тему, которую наверняка обдумывали или обсуждали сейчас те, кто был на чтении завещания. Но он молчал, и она сказала:

— Генри был в церкви, Кев. Ты говорил с ним? И на погребение он тоже пришел. И на поминки. Ты его видел? Наверное, они с мистером Бруаром остались друзьями до самого конца. И это хорошо, по-моему. Как было бы ужасно, если бы мистер Бруар скончался, не помирившись с кем-нибудь, и особенно с Генри. Ведь Генри не хотел бы, чтобы хоть одна трещинка в их с мистером Бруаром дружбе омрачала его совесть, правда?

— Нет, — сказал Кевин, — Нечистая совесть — противная штука. Спать не дает по ночам. Только о том и думаешь, как бы ее успокоить.