Контракт с коротышкой - Элмор Леонард Страница 59

– Эй, Бадди, как поживаешь? – Гарри не терпелось, чтобы его узнали.

Агент кивнул – замечательно, мол, – и бросил взгляд в сторону Чили, как бы говоря: «Что? Еще один? И откуда они берутся?» Майкл не стал представлять Чили, лишь еще раз повторил, что эта книга ему нужна. Бадди ответил, что она уже у него в кармане, и ушел.

– Итак… – начал было Гарри, но его перебил Чили, которому не терпелось задать Майклу вопрос:

– Как я понял, простите, что спрашиваю, если другой агент скажет «о'кей», вы заключаете сделку, верно? А с этой женщиной, продюсером, вы будете встречаться?

– Не знаю, – задумался Майкл. – Полагаю, нам придется поговорить с ней. Честно говоря, я этим не занимаюсь.

– Чил, Майкл тут ни при чем, – встрял Гарри. Майкл закивал:

– Всему виной игра мышцами, танцы агентов друг перед другом в надежде занять более высокое положение.

– Они танцуют, а женщина стоит в центре, не понимая, что происходит. Вы используете ее как заложницу, чтобы получить то, что хотите.

– Да перестаньте, мне нужна только книга.

– А если они скажут «нет», вы ее пристрелите? – осведомился Чили.

И улыбнулся.

Майкл шутки не понял.

– Ну почему все меня обижают? – взмолилась звезда.

Было уже темно, а Кэтлетт так и не смог поговорить с Медведем. Звонил несколько раз, вернувшись домой, но не услышал ни слова. Даже от автоответчика. Сейчас Кэтлетт стоял на крыше своего дома, смотрел в ночь и пытался мысли привести в порядок.

Его мысли вдруг переключились на прадедушку с кавалерийской шпагой, потому что тот, настоящий Бо Кэтлетт, тоже жил на горе и из окон его дома тоже открывался вид, но без освещенных бассейнов, без девичьего смеха в ночи, даже без холодных звуков музыки, доносившихся сейчас снизу. У настоящего Бо Кэтлетта был вид из окна, была шпага, была своя скво, но чем он занимался? Перед самой своей смертью бабушка Кэтлетта прошептала: «Он много чем занимался», – но не уточнила, чем именно. Мысли Кэтлетта плавно перешли на вестерны, он задумался, что там поделывают другие люди, не ковбои. Живут в маленьких городках с одной улицей, носят шестизарядные револьверы, куда-то вечно спешат, как статисты в кино. Каскадеров всегда сшибают с лошадей или с крыш, а еще они падают, ломая перила, с террас и балконов. Стоит только прикоснуться к перилам, и те сразу же ломаются, как будто плотники на Диком Западе не умели делать перила. В тебя стреляют, ты налетаешь на перила – и все, уже летишь…

Он сам стоял, прислонившись к перилам. Мысли вернулись из столетнего прошлого в настоящее.

Об эти перила можно биться всем телом. Они сделаны из калифорнийского красного дерева, крепко закреплены болтами. Вид примерно такой же, как с двенадцатого этажа отеля, в котором он однажды останавливался. Если упасть, как в кино, до бассейна не долетишь. Врежешься в склон на полпути, потом покатишься вниз, как по лестнице, и приземлишься среди кустов и дерьма – там, где прячутся койоты… Он смотрел вниз и раздумывал, а не пригласить ли сюда Чили Пал-мера.

Не знаю, как это случилось, офицер, перила почему-то сломались…

Кэтлетт взял телефон со стула, в двадцатый раз набрал номер и дозвонился. Вот черт! Услышал голос Медведя.

– Чем ты сегодня весь день занимался? – спросил Кэтлетт, решив говорить с Медведем холодно, не трепать себе нервы.

– Парень их одурачил.

– Ты говоришь о Чили Палмере? Это я знаю.

– А еще в новостях сообщили об аресте в аэропорту. Взяли парня из Майами, предположительно связанного с организованной преступностью.

– Ага, значит, ты новости смотрел? Как еще развлекался? Пару комедий случаем не поглядел вместо того, чтобы мне позвонить?

– Отвозил Фарру к матери в Коста-Месу. По тамошнему телевизору шел выпуск новостей. Я все и увидел. Потом посидел немного из вежливости, объяснил, почему всегда опаздываю с чеком. Вернувшись, захотел поесть. Подумал, что ты все равно уже переговорил с Гарри и все узнал. В сущности, мне наплевать, узнал ты или нет, я прекращаю работать на тебя и Ронни, завязываю.

– И это говорит человек, прыгавший с высотных зданий?

– Я прыгал на воздушные подушки. В твоих делах под задницу ничего не подложишь. У меня есть Фарра, я должен думать о ней.

– Ты и так только о ней думаешь. Даже продукт покупаешь только вместе с ней.

– Я завязал, Кэт. Ронни забрал два кило для Палм-Дезерт, остальное я привезу завтра утром, и мы в расчете.

– Ты серьезно все обдумал?

– Я размышлял об этом всю дорогу в Коста-Месу и обратно.

– Может, завтра поговорим? Сегодня у меня есть для тебя несложная работенка. Чили живет у той женщины, у Карен. Я хочу, чтобы ты открыл мне дверь.

– Я уже и так твой соучастник по одному делу. Хочешь войти в дом – выбей окно.

– А если у нее сигнализация?

– Отлично, значит, не выбивай.

– С тобой что-то случилось, да? Это падение с лестницы тебя так потрясло?

– И прочистило мозги. Здесь все по-другому, не так как в кино. Когда ставишь трюк, знаешь, что произойдет. А этот парень не привык валять дурака, он сразу приступает к делу. Может быть, ты с ним и говорил, да только ничего ты не понял.

– Угу. Послушай, Медведь, у меня тут идея возникла.

Как будто они по-прежнему друзья…

– Возьми пилу, нет, лучше гаечный ключ, и сделай так, чтобы мои перила на крыше сломались, как в кино. Понимаешь, о чем я? В парня стреляют, он пятится, перила ломаются, и он падает вниз. Только и нужно, что отвинтить болты, крепящие перила к полу. Потом я приглашу в дом Чили Пал-мера, предложу полюбоваться видом с крыши… А? Что думаешь?

– Кэт, это не кино, а настоящая жизнь.

– Ну, можно же сделать, верно? Ослабишь несколько болтов… Представляю себе картинку. Только как бы его в дом заманить? Нет, лучше пойду к той бабе и мочкану там. Поможешь мне?

Молчание в трубке, и только после долгой паузы раздался голос Медведя:

– Нет, не помогу.

– Уверен?

– Я же сказал тебе, что завязал.

– Не люблю оставаться в одиночестве.

– Не повезло.

– Настолько не люблю, что сразу сдам тебя, если меня возьмут. Может, мне срок скостят – за аса-взломщика и одного из наркокоролей Западного побережья. Догадываешься, о чем я? Скажу им, где ты живешь, где хранишь продукт. Копы очень любят про это слушать.

Снова молчание, а потом единственное слово, произнесенное совсем тихо:

– Почему?

– Потому, что я такой подленький говнюк. А ты как думал? – Кэтлетт повесил трубку.