Во власти мракобесия - Андрей Ветер Страница 59

– Разве мне свойственно нытьё? – удивился Сергей.

– Скорее печаль. Часто расстраиваешься из-за служебных дел.

– А как же иначе? Знаешь, иногда оглянусь и поверить не могу: такое впечатление, что всюду правит равнодушие, никому нет дела ни до кого, все трясутся только за себя. Это горько.

Женя посмотрела в небо и, ритмично покачивая рукой, прочитала стихи:

И взор я бросил на людей,

Увидел их надменных, низких,

Жестоких ветреных судей,

Глупцов, всегда злодейству близких.

Пред боязливой их толпой,

Жестокой, суетной, холодной,

Смешон глас правды благородный,

Напрасен опыт вековой.

– Это кто написал? – спросил Сергей.

– Пушкин.

– Красиво и мудро… И печально. «Напрасен опыт вековой…»

– А дальше послушай…

Вы правы, мудрые народы,

К чему свободы вольный клич!

Стадам не нужен дар свободы,

Их должно резать или стричь…

– Невесёлый вывод делает Александр Сергеевич.

– А ты думаешь по-другому? Разве народ не похож на стадо? Кучка правителей крутит-вертит нами, как вздумается, не платит денег, запросто лишает тепла и света, посылает на бойню… И народ сносит всё это, молча или с возмущением, но сносит…

– Видишь ли, я человек государственный и работаю на государство. А государство работает на укрепление своей страны, а не на развал. Страна – это всегда народ. Без народа нет страны. Стало быть, я работаю на народ. Но если народ – стадо, тогда зачем мне на него горбатиться?.. Кое-кто, конечно, стремится превратить людей в стадо – такое есть. Для этого всякая сволочь и рвётся во власть, из кожи вон лезет. Но все они не понимают, что сами также превращаются в стадо. Только погоняет ими не человек, а золото… Это, может быть, хуже и глупее, так как не из страха перед кнутом становятся баранами, не ради выживания, а из жадности… А то, что чиновники воруют как обезумевшие, так это никакого отношения к политике страны не имеет. Это скорее свидетельствует о болезни государства. Вор, даже высокопоставленный, всё равно вор, самый обыкновенный и банальный. Он – как больная клетка в организме. Организм же устроен так, что естественным образом пытается уничтожить эту больную клетку. И я выполняю эту самую функцию – выявляю больные клетки, чтобы государство не развалилось, выдержало и окрепло наконец.

– Сейчас скажу банальность, – заявила Женя, улыбаясь.

– Ну?

– Ты не поверишь, но я тобой горжусь.

– А как же «зануда»?

– Так ведь я не сказала, что ты плохой зануда. Ты правильный зануда, – весело оправдалась Женя. – Кроме того, я тоже зануда, только в другой области.

– Смешишь…

– Вовсе нет. Меня профессор Шишков так и называет – «главная зануда нашего института». Я когда каким-то вопросом занимаюсь, всех могу измучить. Пока своего не добьюсь, не отступлю. Так что мы друг друга стоим. – Она протянула ему мороженое. – Вкусно. Хочешь?

– Я хочу тебя. Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю, Женька.

Поступившая из СВР информация расставила всё по своим местам. Выяснилось, что о встрече Игнатьева и Воронина с Моржом в Вене сообщил австрийской полиции некто Николай Овсеенко. Бывший спецназовец из Со-фринской бригады внутренних войск МВД, он теперь работал в охране Пузыревича. Что привело его к Моржу, трудно было сказать, равно как оставалось загадкой, почему он пошёл на сотрудничество с австрийской полицией. В своё время он положительно характеризовался по службе, но затем вдруг уволился, сославшись на семейные обстоятельства. Наведённые справки показали, что от Овсеенко ушла жена, но ничего более конкретного выяснить не удалось.

Как только сотрудники венской резидентуры сообщили в СБП, что они вошли в контакт с Николаем Овсеенко, Смеляков немедленно направил в Вену Сергея Тро-шина. На счету Трошина было несколько серьёзных вербовок, и люди, которых Сергей склонил к сотрудничеству, были вовсе не такими простыми, как Николай Овсеенко. Их пришлось долго обрабатывать, выискивая червоточинки, которые можно было незаметно разбередить, а затем сыграть на выявленных душевных слабостях и деликатно, шаг за шагом, переманить людей на свою сторону.

Николай Овсеенко был другим, разговаривалось с ним легко. Его отличали прямодушие, открытость, юлить он не умел, поэтому историю своей жизни поведал сам, рассказав всё без утайки. Чувствовалось, что ему давно хотелось открыть кому-нибудь душу…

Конспиративная квартира, где они встретились, находилась в центре города, на задворках шикарного мебельного салона. Овсеенко сидел напротив Трошина за невысоким столиком, на котором стояли бутылка джина «Бифитер», несколько жестяных банок с тоником, два стакана и пара тарелок с солёными орешками и чипсами.

– Вы же сами знаете, что поначалу влюблённые о деньгах вообще не думают, – говорил Овсеенко. – С милым и в шалаше рай. А мы с женой сильно любили друг друга. То есть мне так казалось, что сильно и по-настоящему любили. И вдруг она стала ныть: мол, денег нет, никакой перспективы… А я что могу? Я же офицер спецназа! Я по долгу чести привык жить! Мне ли за длинным рублём гоняться? Я ж всегда вкалывал за совесть, а не за бабки. Я чуть ли не с презрением смотрел на деньги.

– Ну всё-таки деньги – это не зло.

– Конечно, не зло, – согласился Овсеенко, – но ведь многие ломаются на них, душу готовы продать за звонкую монету. Я на службе у Моржа насмотрелся всякого. Тут такие люди встречаются! Бандиты, они и есть бандиты, хоть во фраках, хоть в лимузинах.

– Бандитами-то, наверное, вас не удивить. Когда в Со-фринской бригаде служили, тоже небось повидали разных экземпляров.

– Там другое. Там я как на врагов смотрел на них. Мы по разные стороны баррикад находились. А теперь я фактически против моих бывших товарищей воюю, если это как войну рассматривать… Если бы мне кто раньше сказал, что я буду охранником у криминального авторитета – я бы за такие слова голову оторвал… Странная штука жизнь…

– Коля, а почему вы всё-таки бросили службу?

– Вы же знаете, как нынче у военных людей с деньгами. Либо совсем нет, либо того меньше… Жена взъелась, каждый день одно и то же: надоела нищая жизнь, хочу человеком себя почувствовать и всякое такое… – Николай налил себе джину, привычно размешал его с газированной водой и сделал небольшой глоток. – Ясное дело, женщина хочет быть ухоженной, красивой, ей нужен уют, обеспеченность… Оказалось, что в шалаше рай невозможен. По крайней мере, в моём шалаше.

– Она бросила вас?

– Женщина не бросает мужчину, – жёстко ответил бывший спецназовец. – Бросает сильный. Бросает в тяжёлой ситуации. Бросает, чтобы причинить боль… Нет, она не бросила меня, просто ушла, поменяла на другого мужика. Но ушла не сразу. Поначалу терпела, ругалась, но терпела. Мне-то не привыкать, я – солдат, у меня потребности нет ни в чём, самой малостью могу обойтись. А у женщины всё иначе… Зарплату мне от случая к случаю платили, пришлось по уши в долги влезть, чтобы её запросы удовлетворить. Но долги-то надо отдавать, а как? И вот однажды вернулся я домой, а у неё громадный букет на столе.