... Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам Страница 59

«Когда я прочел материалы следствия, я увидел, впервые почувствовал всю жизнь Чарльза. Он был не просто некто, кого я убил, — теперь он с особой силой стал личностью, человеком по имени Чарльз, у которого я отнял жизнь».

Таким образом, явившись на процесс в Питео, Квик уже успел проштудировать все материалы следствия, включая технические исследования и объемистые протоколы допросов. Все это вместе дало Квику образ «человека по имени Чарльз». В карточке я также нахожу запись о том, что Томас Квик «в течение всей осени читал материалы следствия о Чарльзе З.».

Поэтому ничего удивительного, что в суде за закрытыми дверями Квик сумел правильно назвать многие детали.

Но все же как Квика могли осудить за убийство, если практически все, что он рассказал на допросах, было неверно? Почему в решении суда не сказано, что Квик сам оказался не в состоянии найти дорогу к месту обнаружения тела?

Ответ прост. Члены суда пребывали в полном неведении по поводу того, что происходило во время следствия. Они не прочли ни единого протокола допроса Томаса Квика.

То, что суд не читает материалы следствия, полностью соответствует одному из краеугольных камней шведского судопроизводства, так называемому «принципу непосредственности», обозначенному в главе 2 § 17 Процессуального закона. Согласно этому принципу члены суда могут принимать во внимание только то, что они непосредственно наблюдают во время процесса.

Адвокат Гуннар Лундгрен мог — и многие сказали бы, что он должен был, — сослаться на некоторые протоколы допросов Томаса Квика. Он мог прочесть выдержки из протоколов и показать, что в начале следствия Квик ничего не знал о Чарльзе Зельмановице и местечке Норра Питхольмен. Он мог проинформировать суд, что Квик давал противоречивые сведения и что ему в большом количестве задавались наводящие вопросы.

Однако Лундгрен не высказал ничего подобного. Он просто-напросто счел, что суд должен осудить Квика за убийство, о чем и сообщил в своем выступлении в суде.

То, за что потом критиковали процесс судебный психолог Нильс Виклунд и комиссар Ян Ульссон, — а именно полный отход от состязательности сторон, — было заложено с самого первого суда по делу Квика.

Процесс, касающийся убийства Чарльза Зельмановица, стал единственным для Лундгрена, где он выступал в качестве защитника Квика. Позднее он давал интервью, объясняя свою позицию по отношению к роли адвоката в подобных делах, когда защита все время придерживается той же линии, что и обвинение.

Репортер «Афтонбладет» спросил Лундгрена, не помог ли он своему клиенту «сесть за максимальное число преступлений». Лундгрен согласился с этим описанием:

— Да. Он хотел признаться в том, что сделал, а мой долг заключался в том, чтобы помочь ему в этом.

В суде города Питео все выступали единым фронтом: прокурор, следователи, адвокат, подсудимый, психотерапевты, врачи, эксперты и журналисты. Все тянули в одну сторону — так разве могло дело закончиться как-то иначе?

16 ноября 1994 года суд первой инстанции записал в своем решении:

«Квик признался в преступлении, и его признание подтверждается сообщенными им сведениями. Между тем каких-либо улик, доказывающих участие Квика в преступлении, представлено не было».

Это последнее обстоятельство, конечно, являлось слабой стороной обвинения, как и то, что ни один из свидетелей не видел Квика в Питео в период, когда было совершено убийство. Однако это уравновешивалось, по мнению суда, другими обстоятельствами:

«Сведения Квика о том, какие части тела он забрал с собой с места преступления, соответствуют находкам таким образом, что эти части тела отсутствуют на месте обнаружения тела. Это обстоятельство является весомым доказательством правильности сведений, данных Квиком».

Эксперты, обследовавшие место обнаружения тела и сами останки, записали в своем экспертном заключении, что никаких признаков совершения преступления обнаружено не было, тем более признаков расчленения тела. Они заметили, что кости Чарльза были перемещены в направлении лисьих нор, расположенных к югу от места обнаружения тела. Таким образом, тот факт, что некоторые кости не были найдены, ни в коей мере не является доказательством того, что тело подверглось расчленению.

Однако мнение экспертов учтено не было, напротив, отсутствующие кости оказались восприняты как «весомое доказательство» вины Квика.

После своего выступления в суде Квик вернулся в Сэтерскую больницу, где и получил решение суда, высланное по факсу на больничный пост. Он с нетерпением перелистал страницы, добравшись до конца, где и прочел самое главное:

«При оценке всех факторов суд считает неоспоримым, что Квик совершил то преступление, которое вменяется ему в вину. Обстоятельства преступления таковы, что преступление квалифицируется как убийство».

В отсутствие улик оценки психологов и психиатров имели большое значение для исхода процесса. Профессор Лидберг не усомнился в своем значении для исхода дела, о чем заявил в интервью газете «Афтонбладет» от 15 апреля 1997 года:

— Томаса Квика осудили в Питео на основании моих доказательств. Я совершенно уверен, что он виновен в данном случае. Таково и мнение суда.

Вывод Лидберга касательно того, что он единолично определил исход судебного разбирательства, — скорее всего, явная переоценка собственной значимости, но совершенно ясно, что этот процесс стал большим успехом для него и Кристианссона.

Кристер ван дер Кваст был очень обеспокоен тем, что крайне тяжело оказалось добыть хоть какие-нибудь доказательства тех убийств, в которых признался Квик. Поэтому теперь у него были все основания испытывать удовлетворение.

— После решения суда я получил подтверждение тому, что следствие можно проводить так, как это было сделано в данном случае. Признания, следственных экспериментов и составления психологического портрета преступника достаточно для приговора суда, даже несмотря на отсутствие традиционных улик.

Будущее показало, что оценка ван дер Кваста более чем верна. Тот факт, что «традиционные» улики и доказательства больше не нужны, вскоре обеспокоил многих, но со свежим решением суда в руках ван дер Кваст был преисполнен светлых надежд.

— Я рассчитываю, что это окажет положительное влияние на дальнейшее следствие, — заявил он.

«Что бы вы подумали обо мне, если бы узнали, что я совершил нечто по-настоящему тяжкое?»

Именно с этой реплики все и началось — во время похода на пляж с молодой сотрудницей 36-го отделения в июне 1992 года.

Тогда Квика еще звали Стюре Бергваль, и он считался настолько безопасным, что его готовили к возвращению в общество, в собственную квартирку в Хедемуре. Загадочный и предвещающий беду вопрос пробудил обоснованную тревогу среди ответственных лиц Сэтерской больницы, и вскоре Квик признался в своем первом убийстве и намекнул еще на парочку.