Глубокие раны - Неле Нойхаус Страница 59

— Пожалуйста. Желаю удачи! — У Кристины на глазах опять появились слезы. — Со мной, во всяком случае, он не разговаривает.

— Вы не могли бы подождать некоторое время за дверью?

Фрау Новак посмотрела на свои часы.

— Мне, собственно, уже надо на работу, — сказала она неуверенно. — Я работаю в детском саду, и у нас сегодня экскурсия в зоопарк «Опель-Цоо», которой дети с нетерпением ждали целую неделю.

Упоминание «Опель-Цоо» задело Пию за живое. Невольно она задалась вопросом, что бы она стала делать, если бы Кристоф, имея серьезные травмы, лежал бы в больничной кровати и отказывался бы с ней разговаривать.

— Мы можем поговорить и позже. — Кирххоф порылась в своей сумке и, найдя визитную карточку, протянула ее Кристине Новак. Та мельком взглянула на визитку.

— Вы агент по недвижимости? — спросила она с недоверием. — Но вы же сказали, что из уголовной полиции.

Пия взяла у нее из руки визитную карточку и поняла, что дала ей визитку, которую ей в субботу вручил риелтор.

— Извините. — Она достала из сумки нужную карточку. — Вы могли бы сегодня во второй половине дня, около трех, приехать в комиссариат?

— Конечно. — Кристина натужно улыбнулась дрожащими губами.

Она еще раз посмотрела на своего молчащего супруга и, кусая губы, вышла из палаты. Пожилая женщина, которая в течение всего времени также не проронила ни слова, последовала за ней.

Только теперь Пия повернулась к пострадавшему. Маркус Новак лежал на спине, в нос ему была вставлена трубка, другая трубка была подсоединена к локтевому сгибу. Его распухшее лицо было обезображено гематомами. Над левым глазом был сделан шов, второй шов шел от левого уха и почти до подбородка. Правая рука лежала на шине. Верхняя часть туловища и поврежденная рука были плотно забинтованы.

Пия села на стул, на котором до этого сидела пожилая женщина, и пододвинула его чуть ближе к кровати.

— Здравствуйте, господин Новак, — сказала она. — Меня зовут Пия Кирххоф. Я из уголовной полиции Хофхайма. Не хочу вас утруждать, но я должна знать, что произошло вчера ночью. Вы помните об этом нападении?

Мужчина с трудом открыл глаза, его веки дрожали. Он слегка качнул головой.

— Вы получили тяжелые повреждения. — Пия наклонилась вперед. — Если бы вам повезло чуть меньше, то сейчас вы лежали бы не на больничной койке, а в холодильной камере морга.

Молчание.

— Вы кого-нибудь узнали? Почему на вас напали?

— Я… я ничего не помню, — пробормотал невнятно Новак.

Это всегда было хорошей отговоркой. Пия догадывалась, что мужчина прекрасно знал, кто и почему избил его до такого состояния, при котором его пришлось госпитализировать. Страх? Вряд ли была другая причина его молчания.

— Я не намерен делать никаких заявлений, — сказал он тихо.

— В этом нет необходимости, — подтвердила Пия. — Опасные телесные повреждения — это официальное преступление, и оно автоматически отслеживается прокуратурой. Поэтому вы очень помогли бы нам, если бы смогли что-нибудь вспомнить.

Он не ответил и повернул голову набок.

— Поразмышляйте об этом спокойно. — Пия встала. — Я зайду к вам позже. Выздоравливайте.

Было девять часов, когда директор уголовной полиции Нирхоф со зловещим лицом прошел в кабинет Боденштайна в сопровождении Николя Энгель.

— Что… это… такое?! — Он швырнул на письменный стол Боденштайна свежий выпуск газеты «Бильдцайтунг» и забарабанил указательным пальцем по статье, которая занимала половину третьей страницы, как будто желая продырявить бумагу. — Я хочу услышать ваши объяснения, Боденштайн!

«ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО ПЕНСИОНЕРКИ» — гласил жирный заголовок. Не говоря ни слова, Боденштайн взял газету и пробежал конец крикливой статьи. Четыре трупа в течение одной недели, полиция в полной растерянности, никаких результатов по горячим следам, зато налицо очевидная ложь.

Роберт В., племянник известной предпринимательницы Веры Кальтензее и предполагаемый убийца пенсионеров Давида Г. (92) и Германа Ш. (88), а также своей подруги Моники К. (26), все еще не найден. В пятницу серийный убийца совершил четвертое убийство выстрелом в затылок. На сей раз его жертвой стала пенсионерка, инвалид-колясочница Анита Ф. (88). Полиция действует вслепую и не дает никакой информации. Единственное, что объединяет все четыре убийства, — это то, что все погибшие имели тесные связи с миллионершей из Хофхайма Верой Кальтензее, которой также следовало бы опасаться за свою жизнь…

Буквы расплывались перед глазами Боденштайна, но он заставил себя прочитать статью до конца. Кровь так пульсировала у него в висках, что он не мог ухватить мысль. Кто выдал прессе эту искаженную информацию? Он поднял взгляд и увидел устремленные на него серые глаза Николя Энгель, которая смотрела на него иронично и выжидательно. Неужели это она информировала прессу, чтобы еще больше повысить давление, которое он и без того испытывал в избытке?

— Я хотел бы узнать, каким образом эта информация просочилась в прессу! — Каждое слово директор уголовной полиции сопровождал восклицательным знаком.

Боденштайн никогда не видел его столь разъяренным. Боялся ли он потерять престиж в глазах своей преемницы или опасался последствий совсем с другой стороны? По крайней мере, Нирхоф с готовностью согласился с посторонним вмешательством и сокрытием дела Гольдберга, не предполагая, что за этим убийством последуют еще два аналогичных преступления.

— Я не знаю, — ответил Боденштайн. — Вы ведь разговаривали с журналистами.

Нирхоф стал жадно ловить воздух.

— Я сообщил прессе нечто совершенно иное, — прошипел он. — А именно, дал ложную информацию. Я полагался на вас!

Боденштайн мельком взглянул на Николя Энгель и не удивился тому, что она выглядела вполне довольной. Вероятно, за этим что-то крылось.

— Вы меня не поняли, — возразил Боденштайн своему шефу. — Я был против этой пресс-конференции, но вы очень хотели считать дела раскрытыми.

Нирхоф схватил газету. Он был красным как рак.

— Я считал вас неспособным на это, Боденштайн! — выдавил он из себя, размахивая газетой. — Я позвоню в редакцию и выясню, откуда поступила информация. И если в этом замешаны вы или ваши люди, Боденштайн, то вы будете привлечены к дисциплинарной ответственности и временно отстранены от должности!

Он оставил свою преемницу и исчез вместе с газетой.

Оливер дрожал всем телом от гнева. Значительно больше, чем статья, его разозлило несправедливое и ложное утверждение Нирхофа, что он злоупотребил его доверием, чтобы скомпрометировать его перед лицом общественности.

— Что же дальше? — спросила Энгель.

Боденштайн воспринял ее с сочувствием заданный вопрос как верх лицемерия. На какой-то момент у него возникло искушение выкинуть ее из своего кабинета.