Жена скупого рыцаря - Оксана Обухова Страница 59

— Я не могла вас раньше где-то видеть, Борис? — приличный вопрос для поддержания беседы за столом.

— Вряд ли, — пожал плечами Галкин ухажер. — У меня типичная внешность. Часто путают.

— Не скажи, — сюсюкнула Зайцева, — я бы тебя ни с кем не перепутала.

Галина легонько поцеловала Борю в ушко, тот поежился от щекотки и показал на придвинутый к столу табурет:

— Гости были?

— Ага, дед и бабка, соседи…

— Еще кого ждете?

— Возможно, — кокетливо протянула Зайцева. — А ты ревнуешь?

— Обязательно, — улыбнулся Борис и налил водки в три рюмки.

— Мне, пожалуйста, вина, — попросила я.

— Категорически?

— Категорически. У меня аллергия на водку.

— Врет? — Борис обнял Галку и весело тряхнул.

— Ой, врет! — прыснула подруга. — Но водку действительно не любит. Только в исключительных случаях…

— Ну что ж, вольному воля. За вас, красавицы!

Нет, все-таки где-то я его видела. И именно в профиль.

— Надо мне было с собой приятеля захватить, — Боря заговорщицки подмигнул Зайцевой и закусил огурцом.

— Не надо, — махнула вилкой Галка, — у Серафимы свой приятель есть…

— Но не здесь, — резонно заметил Борис.

— Может, и здесь. Может, еще приедет…

— Так поздно?

— А у него дела. Если закончит вовремя, то приедет.

Зайцева шаловливо накрыла голову приятеля шалью, длинные черные кисти свесились, словно волосы обожаемого моей свекровью Гойко Митича и, любуясь творением, Галка хихикнула и приладила под нос Бориса кончик платка — усы эстрадного хохла.

Я вспомнила!

— Боря, а вы Галиных соседей Квакиных не знаете?

— Откуда? — Зайцева сдернула платок. — Квакины год назад переехали. В той квартире генерал живет. Вернее, жил. Умер недавно.

Отрывок из записок наемного убийцы.

«Ювелир, поежился от скользящего прикосновения шелковых кистей к шее и понял — женщин придется убивать. Обеих.

До этого момента он был почти уверен — Серафима не помнила о встрече с ним на лестничной площадке, не придавала ей значения и, главное, никому о ней не говорила.

Через Галину киллер знал все, что происходит вокруг Женщины в Черном. Визит той в милицию его насторожил, но не слишком. Махина правоохранительных органов мобилизуется только в одном случае — если убийство громкое и сверху давят. Остальное либо раскрывается по горячим следам, либо, под наплывом новых дел, убирается на полку. Серафима не могла дать следствию ничего нового. Она лишь жаловалась, что вокруг нее творится нечто непонятное.

«Жаль, что Сима не пьет водку, — подумал киллер. — Все прошло бы гораздо проще».

Ювелир пошарил в нагрудном кармане, потом «увидел» на столе зажигалку и помог прикурить Галине. Между пальцами его руки осталась зажатой ампула. Несколько капель жидкости из нее делают человека послушным, вялым, неспособным к сопротивлению.

Ювелир собирался допросить Серафиму, дождаться ее приятеля и убрать всех троих. Тела придется грузить в тесный «Фольксваген». Удобней было бы расположить их в джипе Ювелира, но, идя на дело, убийца не оставлял следов. Его машина спрятана в лесу за полтора километра от дома — соседи не должны видеть визитера, рядом с домом не должно остаться отпечатков протекторов чужой машины.

Планируя операцию, киллер предусмотрел три пути развития ситуации. Во-первых, убийство только блондинки. Во-вторых, убийство и блондинки, и брюнетки. В-третьих, и это самое неприятное, убийство женщин и их гостя. Ювелир видел накачанного бандита, всюду сопровождающего его жертву, знал, что Галина пригласила амбала на выходные, и был готов ко всему.

Первый вариант казался наиболее предпочтительным. Ювелир обставил бы дело просто. Обаятельный Боря кружит голову Симе, флиртует весь вечер, а утром Галя просыпается с головной болью и видит записку на подушке: «Прости, Галя. Он — моя мечта. Сообщи Музе, что мы уехали на курорт. Вернусь через две недели».

Ювелир был мастером таких проделок. Оскорбленная женщина разнесет всюду — гадкая подруга отбила любовника и укатила в гостиницу с видом на море.

Искать Серафиму Мухину начнут через полгода. Записка, которую Женщина в Черном напишет под диктовку дула пистолета, давно потеряется, а Ювелир будет отдыхать в апельсиновой роще».

— И представляете, Василий Иванович умер в тот вечер, когда мы под Рики Мартина выплясывали, — продолжала Галина, поглаживая Борино плечо. — Вот жизнь, одни пляшут, другие… — Зайцева вздохнула и предложила: — Давайте помянем всех усопших.

Борис взял бутылку, но, видимо, вспомнил что-то грустное, остановился и замер, опустив руки под стол.

— От чего умер твой сосед? — спросила я.

— Головой ударился, — разливая компот, ответила Галка. — Ко мне утром милиция заходила, вопросы задавала…

— О чем?

— Не видела ли я кого у квартиры напротив…

Мне захотелось крикнуть: «Я видела! Я видела Бориса тем вечером. Он выходил из квартиры напротив, и на нем были… парик и усы». Крикнуть?

Но я уже испугалась. Безотчетный страх парализовал язык и сделал меня нелепой и искусственной.

Не поднимая глаз, я переставляла, меняла местами вилки, ножи и стаканы. В такой же круговерти сновали мысли.

«Я ошиблась? Я потеряла навыки, полученные в операционном зале? Борис мне просто неприятен? Или привиделся во сне?»

— Давайте, Сима, выпьем водки, — предложил гость.

Он наполнил две рюмки — свою и Галкину, — неловко толкнул третью, где уже раньше была налита водка, и заохал:

— Ой, ой, какой я слон…

— Ничего, я вытру, — сказала Зайцева и положила на лужицу салфетку.

Борис наполнил третью рюмку, поднял свою и сказал:

— Ну, девочки, за тех, кого с нами нет.

Галина резким движением закинула в рот спиртное, сморщилась и потянулась к компоту.

Я Бориса ослушалась. Отодвинула рюмку и со словами: «Никогда не мешаю», взяла стакан с вином. На секунду мне показалось, что в глазах мужчины промелькнуло сожаление. Скорее печальное, чем злое.

Я отвернулась к окну и в его стекле увидела отражение Бориса. Очень спокойно он вылил водку из своей стопки в горшок, где тетя Ася пыталась вырастить дерево из лимонной косточки.

И стало мне так плохо, что расхотелось шевелиться и думать. Мысли бродили где-то на подсознательном уровне. Что было в рюмках? Яд? Когда умрет моя подружка Галка?

Про себя я всегда знала — Серафима не боец. Я уходила от борьбы, от объяснений и упреков. Трусливо пряталась за ложь и не искала причин необъяснимого.