Простая правда - Джоди Пиколт Страница 6

Я хотела сделать передышку, перед тем как решить, захочу ли когда-нибудь взяться за другое дело, но это было выше понимания Стивена. Не для того посещаешь юридический колледж, составляешь обзоры по законодательству и работаешь не покладая рук, добиваясь судебного процесса всей жизни, чтобы подвергнуть сомнению выбор карьеры. Но, с другой стороны, Стивен не мог смириться с тем, что я ухожу навсегда. Я знала это, потому что сама чувствовала то же самое. За восемь наших совместных лет мы не поженились, но и не расстались.

– Позвонишь, когда доберешься туда? – спросил Стивен и, не дав мне ответить, поцеловал меня.

Мы резко оторвались друг от друга, я села в машину и уехала.

Полагаю, другие женщины в моей ситуации – я имею в виду разбитое сердце, сумбур в голове и недавно полученную значительную сумму денег – могли выбрать иное место. Большой Кайман, Париж, даже медитативный поход по Скалистым горам. Для меня представлялось несомненным, что, пожелай я заняться зализыванием своих ран, то оказалась бы в Парадайсе, Пенсильвания, где у моего двоюродного деда была ферма. В детстве я каждое лето проводила там неделю. Дед до самой своей смерти постепенно продавал участки и клочки земли, после чего в усадебный дом переехал его сын Фрэнк, посадил газонную траву на месте кукурузного поля и открыл деревообрабатывающую мастерскую. Фрэнк был ровесником моего отца и женился на Леде задолго до моего рождения.

Не могу рассказать вам, чем я занималась в эти летние каникулы в Парадайсе, но на все последующие годы со мной остался покой, наполнявший их дом, и неторопливая деловитость, с какой там все происходило. Поначалу я думала – это оттого, что у Леды с Фрэнком не было детей. Позже я осознала, что дело в самой Леде, в том факте, что она выросла в общине амишей.

Невозможно было провести лето в Парадайсе и не встретить амишей-староверов, неотъемлемую часть округа Ланкастер. «Простые люди», как они себя называли, разъезжали в своих багги в гуще автомобильного потока, облаченные в старомодную одежду, стояли в очереди в бакалейный магазин, застенчиво улыбались из-за прилавков фермерских киосков, куда мы приходили покупать свежие овощи. Вот так я и узнала о прошлом Леды. Мы собирались купить охапку сладкой кукурузы, когда Леда завязала разговор – на пенсильвано-немецком диалекте! – с женщиной-продавщицей. Мне было одиннадцать, и, услышав, как Леда – такая же американка, как и я, – перешла вдруг на немецкий, я очень удивилась. Потом Леда вручила мне десятидолларовую купюру.

– Элли, отдай это даме, – сказала она, несмотря на то что стояла рядом и могла сделать это сама.

В машине по пути домой Леда объяснила мне, что была «простой», пока не вышла замуж за Фрэнка, который не принадлежал к «простым». По законам их религии на нее был наложен запрет, ограничивающий социальные контакты с амишами. Она могла разговаривать с амишскими друзьями и родными, но не могла есть с ними за одним столом. Она могла сидеть рядом с ними в автобусе, но не могла подвозить их на своей машине. Могла покупать у них, но нуждалась в третьей стороне – в данном случае во мне – для осуществления купли.

Ее родители, сестры и братья жили менее чем в десяти милях от нас.

– Тебе разрешают с ними видеться? – спрашивала я.

– Да, но это случается редко, – отвечала Леда. – Когда-нибудь поймешь, Элли. Я сторонюсь их не потому, что это неудобно мне. Я держу дистанцию потому, что это неудобно для них.

Леда ждала поезд, прибывающий на железнодорожную станцию Страсбург. Я вышла из вагона с двумя сумками, и она протянула ко мне руки.

– Элли, Элли! – запела она.

От Леды пахло апельсинами и стеклоочистителем. На ее широкое плечо так приятно было положить голову. Мне было тридцать девять, но в объятиях Леды я почувствовала себя снова одиннадцатилетней.

Она привела меня на небольшую автомобильную стоянку.

– Расскажешь мне, что случилось на этот раз?

– Ничего не случилось. Просто захотелось тебя навестить.

– Обычно ты навещаешь меня только на грани нервного срыва, – фыркнула Леда. – Что-то произошло со Стивеном? – Я не ответила, и она прищурила глаза. – Или, может, со Стивеном ничего не произошло – и проблема в этом?

– Стивен тут ни при чем, – вздохнула я. – Я закончила очень трудное дело, и… мне нужно расслабиться.

– Но ты выиграла это дело. Я видела в новостях.

– Угу, но выиграть – не самое главное.

К моему удивлению, Леда ничего не сказала в ответ. Как только она выехала на трассу, я уснула и резко проснулась, когда мы въехали на ее подъездную дорожку.

– Прости, – смущенно сказала я. – Не ожидала, что сразу вырублюсь.

Леда с улыбкой похлопала меня по руке:

– Можешь отдыхать у нас столько, сколько захочешь.

– О, я ненадолго.

Я достала с заднего сиденья чемоданы и вслед за Ледой поднялась по ступеням крыльца.

– Что ж, мы рады принять тебя на две ночи или на два десятка ночей. – Она наклонила голову. – Телефон звонит, – сказала она, толкнув дверь и бросившись к телефону. – Алло?

Я поставила чемоданы и потянулась, чтобы размять затекшую спину. Кухня Леды была, как всегда, чистенькой и выглядела в точности, как я ее помнила: на стене вышивка в рамке, банка для печенья в форме свинки, черно-белые квадраты линолеума. Закрыв глаза, я с легкостью представила себе, что никогда отсюда не уезжала, что самым трудным решением, которое мне пришлось принять в тот день, был выбор между садовым креслом на лужайке и скрипучими качелями на террасе с навесом. Леда, стоящая на другом конце кухни, была явно удивлена, услышав голос позвонившего человека.

– Сара, Сара, тише… – успокаивала она. – Was ist letz? – Я улавливала лишь обрывки незнакомых слов. – …an Kind… er hat an Kind gfuna… es Kind va dodt.

Опустившись на табурет у столешницы, я ждала, когда Леда закончит разговор.

Но и после окончания разговора Леда долго держала трубку в руках, а потом, бледная и потрясенная, повернулась ко мне:

– Элли, прости, но мне придется поехать в одно место.

– Хочешь, чтобы я…

– Оставайся здесь, – твердо произнесла Леда. – Ты приехала отдыхать.

Я смотрела, как отъезжает ее машина. Какой бы трудной ни оказалась проблема, Леда все уладит. Ей всегда это удавалось. Положив ноги на второй табурет, я улыбнулась. Я пробыла в Парадайсе каких-то пятнадцать минут, а мне уже стало лучше.

– Neh! – визжала Кэти, лягая парамедика, пытавшегося посадить ее в «скорую помощь». – Ich will net gay!

Лиззи смотрела, как сопротивляется девушка. Подол ее темно-зеленого платья был запятнан кровью. Плотным полукругом стояли потрясенные Фишеры, Сэмюэл и Леви. Стиснув зубы, вперед вышел высокий блондин.

– Отпустите ее, – сказал он на чистом английском.