После любви - Виктория Платова Страница 6

У Ясина дурной глаз, дурной глаз.

И у рыбы, которой торгует Ясин, дурной глаз. Сплетни. Враки.Средневековая дремучесть, для Эс-Суэйры это простительно. И все же в глазарыбы, которой торгует Ясин, я так и не решилась заглянуть, а уж мне-то точнонечего терять.

Оказывается – есть.

Я думаю об этом всякий раз, когда прошу Ясина выпотрошитьрыбу. Ясин с готовностью откликается на просьбу и не берет дополнительнойплаты, хотя пара-тройка дирхам были бы для него не лишними. Я же откровеннопользуюсь статусом постоянного покупателя; дурацкая блажь, рыбу можновыпотрошить и на кухне Доминика, – а все из-за сплетен и врак, ихраспускают Хаким и Хасан. В брюхе у рыбы, которой торгует Ясин, что-нибудь дасыщется.

Это – правда. Или почти правда.

Еще ни разу я не уходила от Ясина с пустыми (рыба не в счет)руками. Умилительные мелочи, составившие бы счастье пятилетнего ребенка:бусинки, перышки, стеклянные шарики, рыболовные крючки, позеленевшие монетки –возможно, тех времен, когда Эс-Суэйра была португальским Магадором. А однаждыЯсин извлек из рыбьего брюха курительную трубку. Маленькую, но самую настоящую.Трубка осталась у меня, так же, как стеклянные шарики и рыболовные крючки. Мнене хватает духу почистить ее и не хватило духу от нее отказаться. Впрочем, Ясинне принял бы отказа, ведь к тому моменту, как он берется за нож, рыба ужекуплена. А следовательно, принадлежит мне со всей требухой, курительные трубки– не исключение.

У меня нет оснований подозревать Ясина в мошенничестве, явнимательно слежу за его руками: ни одно движение не ускользнет от меня, ниодно движение не останется незамеченным. Вздумай Ясин подложить хотя быперышко, я сразу вывела бы его на чистую воду. Но нет, он просто разрезаетрыбу. Просто разрезает – и все. И – о-опс, в его пальцах оказываетсякурительная трубка. И дело не в том, что именно он извлек сегодня. Дело в том,что он извлечет завтра.

Сплетни и враки, которые распускают Хасан и Хаким, принеслисвои плоды. Где-то в глубине моей души зреет уверенность: когда-нибудь Ясинвытащит из рыбьего брюха то, что можно будет посчитать предзнаменованием.Дурным предзнаменованием, потому что ничего хорошего я давно не жду. Пока всеограничивалось мелкими безобидными предметами, меня это устраивает. Вполне.

Мне бы хотелось поговорить с Ясином, но его французскийоставляет желать лучшего. Так же, как и мой арабский: двадцать дежурных фраз,на большее я не способна. Остаются интернациональные улыбки, мы обмениваемсяими постоянно. За три года я хорошо изучила все их оттенки, за ними нескрывается ничего, кроме почтительности, дружеского расположения и страхапотерять постоянного покупателя. По здравом размышлении, улыбка можетпредполагать и нечто большее: мужскую заинтересованность, например. Такойзаинтересованности робкий холостяк Ясин не проявляет. А о том, что произошло сомной и Ясином три года назад, ни он, ни я предпочитаем не вспоминать.

Тот день.

Тот день, названный мною впоследствии Днем Рыбьей Чешуи.

Он совпадает с моим четвертым визитом на рынок. Третий былпредпринят накануне: я уже несколько месяцев в Эс-Суэйре, боль особенно сильна,и одиночество, на которое я сознательно обрекла себя, не делает ее слабее.Поход на рынок – еще один способ отвлечься от нее. Или – напротив – усилить. Носалака, сельдь и ставрида – плохие союзники, если вообще можно считать ихсоюзниками. Вернувшись с рынка, я обнаруживаю прилипшие к губам и пальцамчешуйки. Тело тоже покрыто чешуей: грудь, живот, тыльная сторона бедер. Смыть,содрать ее не представляется возможным.

Что если она так и останется на моей коже?

Как оставалась впоследствии не раз, но тогда это произошловпервые. В крошечной библиотеке Доминика я нахожу потрепанную энциклопедию рыби, запершись в номере, внимательно изучаю ее. Если уж мне предстоит статьрыбой, хотелось бы знать, какой именно.

Салака, ставрида, сельдь – не самый подходящий вариант.

Может быть, тунец?

За ужином я в шутку обсуждаю свои возможные перспективы сДомиником. В ответ он и произносит: ты неважно выглядишь, Сашa.

Неважно выглядеть еще не означает стать рыбой, но именно этозамечание заставляет меня на следующее же утро вернуться к Ясину. Мы улыбаемсядруг другу и стараемся из нескольких французских и арабских фраз слепитьподобие разговора:

– Я была у вас вчера, – говорю я Ясину. – Япокупала рыбу.

– Я помню, – отвечает он.

– А теперь не могу от нее отделаться.

Причал почти пуст, если не считать катера Хасана и Хакима,пришвартованного метрах в пятидесяти. И чаек, кружащихся в поисках пищи; надлодкой Ясина не видно ни одной. Ясин разводит руками: он не понимает, чего отнего хочет белая женщина.

– Губы. Вы видите, какие у меня губы?

Мне не хватает словарного запаса, чтобы объяснить ему: япромучалась всю ночь, пытаясь избавиться от чешуи, стоит прикоснуться к ней – икожа начинает кровоточить.

Ясин смотрит на меня снизу вверх, широко расставив ноги ипокачиваясь вместе с лодкой.

– Идите сюда.

– Куда?

– Спускайтесь.

Я прыгаю в лодку к Ясину, чешуйки – одна к одной – сверкаютна солнце, должно быть, со стороны они смотрятся красиво, смотрятся волшебно.

– Что мне с этим делать?

Несколько секунд Ясин рассматривает мое лицо, затем тихопроизносит:

– Malheur…

Несчастье, вот как. Французское слово, сказанное арабом,выдает его русскую сущность. Мою русскую сущность – несчастье.

Я несчастна. Со мной случилось несчастье. Спасаясь от него,я бежала в Эс-Суэйру, но покоя нет и здесь. Лучше бы я заразилась герпесом.

Ясин манит меня пальцем. Чтобы добраться до него, приходитсяприложить усилие: лодка гораздо больше, чем казалась мне с пирса. К тому же оназабита рыбой, но характерного запаха я почему-то не чувствую.

Стоит мне приблизиться, подойти вплотную, как Ясин крепкообхватывает мой подбородок и целует меня в губы.

Все происходит так внезапно, что я не успеваю нивозмутиться, ни отшатнуться. Ни ткнуть Ясина в зубы. Но даже если бы успела… Яне стала бы этого делать. Что-то внутри подсказывает мне: в поцелуе молодогорыбака нет ничего оскорбительного. Он – рука помощи, протянутая человеку, скоторым случилось несчастье. Вот и все.

Пять секунд – ровно столько времени занимает поцелуй. Ровностолько понадобилось бы официанту со стажем, чтобы смахнуть со стола крошки иперестелить скатерть. Ясин – опытный официант, что он забыл в утлой рыбачьейлодчонке – непонятно.

– Теперь лучше? – спрашивает Ясин.

– Намного.

Я провожу языком по губам: они свободны, осталось выяснитьсудьбу живота и тыльной стороны бедер. Но и без дополнительных изысканий ясно:с ними тоже все в порядке Мне хотелось бы объясниться с Ясином.