Бабочка - Джеймс Кейн Страница 6

— Это все за-за мужчины, да?

— Если его можно назвать мужчиной.

— Но что он тебе сделал?

— Он бросил меня.

— А еще что?

— Больше ничего.

Это было погожее воскресное утро, она сидела на крылечке, греясь на солнышке, и на ней было все то же розовое льняное платьице, которое она надела специально для того, чтобы помочь мне покормить скотину. Я пробормотал что-то насчет того, что мне очень жаль, и поспешил перевести разговор на другую тему, заведя речь о том, чего нового в Блаунте, где Белл была хозяйкой пансиона, в котором жили рабочие с шахты Льюэлин № 3. Но затем она вдруг передумала и пожелала продолжить прервавшуюся было беседу.

— Хотя нет, это не все. Далеко не все. Ведь мне нечего было тебе возразить, когда ты говорил о Морганах, не так ли? Это потому что я все знаю. Мне было двенадцать, когда я словно прозрела, и тогда же до меня дошла суть происходящего вокруг. Джейн осознала это еще раньше меня, и мы с ней много обсуждали это, уверяя друг друга в том, что уж с нами-то ничего подобного вовек не случится. А еще мы решили, что виной всему простое человеческое невежество и необразованность. Ведь Белл, к примеру, даже читать не умела. И затем мы решили, что обязательно закончим среднюю школу, даже если ради этого нам и пришлось бы каждый день добираться туда и обратно на автобусе. А потом заболела Белл.

— Ясно, допилась-таки.

— Это была болезнь легких.

— Хочешь сказать, что у нее и в самом деле были больные легкие?

— Доктор сказал, что это не опасно, но впредь ей нужно быть осторожней и ни в коем случае не переутомляться — так что одна из нас должна была взять на себя работу по дому. Джейн сама вызвалась помогать ей.

— Очень мило с ее стороны.

— Да, она просто чудо.

— А меня она еще не забыла?

— Нет, не забыла. Мы с ней часто вспоминали тебя, и, вообще-то, в школу мы решили пойти отчасти и из-за тебя тоже, потому что знали, что ты умеешь читать, писать и еще ходишь в церковь. И вот я пошла в школу, а она занималась дома по моим учебникам. Учиться я закончила «на отлично», а в прошлом году мне предложили работу в Блаунте. Место учительницы в начальной школе. Это вызвало много разговоров. Еще бы, дочь углекопа учит детей в школе. Об этом даже в газете написали.

— Что ж, я очень горжусь тобой.

— Я тогда тоже очень собой гордилась.

Она замолчала, задумчиво глядя на ручей, и я тоже ничего не сказал, ибо если она не желала рассказывать мне об этом, неволить ее я не хотел. Но затем она все же продолжила прерванный рассказ.

— А потом в моей жизни появился он.

— Кто «он»?

— Уош Блаунт.

— Он имеет какое-то отношение к этой угольной династии?

— Его отец — хозяин Льюэлина. И именно потому что старик сам когда-то был углекопом, он считает, что дочь шахтера не пара его мальчику, и хочет, чтобы Уош непременно женился на девушке из богатой семьи, последовав примеру его старшей дочери, что теперь живет в Филадельфии. Старик постоянно твердил Уошу об этом. И вот на Пасху он бросил меня.

Я сказал что-то в том роде, что все пройдет, что она еще найдет своей счастье и еще что-то в том же духе, но вдруг ее лицо исказила страдальческая гримаса, из глаз хлынули слезы, и сквозь душившие ее рыдания она поведала мне окончание своего рассказал.

— Но это еще не все. В мае меня заставили уволиться из школы. Потому что уже всем вокруг было заметно то, о чем я даже не догадывалась, и чему ни за что не хотела верить даже когда мне об этом сказали. Потому что я никогда не была шлюхой из семейки Морган, я просто любила его трепетной, чистой любовью. А оказалось, что между первым и вторым нет никакой разницы. Месяц назад, в июле, меня отправили в больницу, и там у меня родился ребенок — мальчик.

— Разве это не сделало тебя счастливой?

— Я его ненавижу.

Я задал еще несколько вопросов, и она поведала мне, как старый Блаунт сам оплатил больничные счета, а также ежемесячно выплачивал Белл небольшую сумму на содержание ребенка. И затем она не выдержала:

— К черту, будь все проклято! Все, что ты мне говорил о том, что нужно быть хорошей и совершать хорошие поступки — все это ложь! Я вела себя хорошо, и погляди, что теперь со мною стало.

— Нет, ты согрешила.

— Я не грешила. Я любила его.

— А если бы он тебя любил, то женился бы на тебе.

— Да кто ты такой, чтобы читать мне наставления? Вот ты жил по совести, как праведник, а сам от жизни ничего хорошего не видел. Неужели ты не знал, что Белл обманывает тебя? Неужто не догадывался, что она изменяет тебе с Моуком?

— Он все еще жив?

— Жив, а чего ему сделается? И банджо его тоже цело.

Думаю, с моей стороны не будет сильным преувеличением сказать, что Моук доставил мне больше неприятностей, чем все прочие люди вместе взятые, и даже теперь я не могу спокойно слышать о нем. Это был маленький, тщедушный человечек из местечка Тьюлип — вот именно, это был даже не городишко, а так, несколько хижин, выстроенных в лощине неподалеку от церкви. Жил он в деревянной хибарке, стены которой были обмазаны глиной, и никогда не утруждал себя работой. Но зато у него было банджо. И по субботам, когда день уже начинал клониться к вечеру, он играл на нем в поселковом магазинчике, а затем пускал шляпу по кругу; все остальное время он ошивался неподалеку от моей хижины и бренчал на своем дурацком банджо. Белл говорила, что под такую музыку и лимонад пьется веселее; мне же отчаянно хотелось огреть его со всего маху этим самым банджо по пустой башке и затем послушать, что издаст более звонкий звук — его голова или же все-таки банджо. Я до умопомрачения ненавидел их обоих. И однажды понял, что происходит. А на следующий день она уехала и увезла детей. Наверное, по моему выражению лица Кейди догадалась, какого рода мысли одолевали меня в тот момент, потому что она сказала:

— Просто потрясающе, как они обошлись с нами: с тобою и со мной.

— Это все в прошлом.

— Я хочу быть плохой.

— Давай лучше сходим в церковь.

Однако во время проповеди она задумчиво глядела в окно, из которого открывался вид на горные склоны, и не думаю, чтобы она услышала хотя бы слово из всего, что было сказано священником. А после службы, когда мы обменивались рукопожатиями с мистером Риверзом и прочими обитателями Тьюлипа, она пыталась быть милой и обходительной со всеми, но как ни старалась, так и смогла вспомнить никого из старых знакомых, даже после того, как я представил ей их по именам. И кое-кто из них явно это заметил. Я видел, как Эд Блу глядел на нее своими поросячьими глазками. На самого Эда Блу мне было наплевать, меня никогда не интересовало его мнение, и все же мне не хотелось, чтобы он стал распускать по округе сплетни. Некоторые из этих людей помнили ее еще маленькой девочкой и были не прочь установить добрососедские отношения, а всякого рода пересуды и досужие домыслы вряд ли могли тому поспособствовать.