Гейша - Фридрих Незнанский Страница 6

– Два стакана, – заказал Бирюков.

– Ой, мне не надо, – с набитым ртом поспешила вмешаться девушка. – У меня денег совсем нет.

– Да ладно, мелочь какая, я заплачу, – расщедрился Бирюков.

– Так сколько нести? – нетерпеливо перебила проводница. – Два? Один?

– Два, – утвердительно кивнул Бирюков. – Раз чай стали разносить, значит, скоро и Москва. Ты там у родственников остановишься или у знакомых?

– У знакомых.

– А в какой институт поступать хочешь?

– В юридический.

– Молодец. У меня дочка юридический закончила, – начал было Бирюков, но вовремя остановился.

Нет, о дочке с ней лучше не говорить.

– Будешь ножку Буша есть? Вареная.

Девушка кивнула, следя голодными глазами, как Бирюков ловко разломал пополам окорочок.

– Знаешь анекдот про двух цыплят, импортного и советского? – протягивая девушке кусок окорочка на ломтике белого хлеба, спросил Бирюков. – Лежат на витрине два цыпленка, импортный толстый, жирный, а наш синий, жилистый. Импортный смотрит на нашего и говорит: «Что ж тебя, брат, совсем не кормили?» А наш выпятился гордо: «Зато я умер своей смертью!»

Девушка снисходительно усмехнулась.

Проводница принесла чай. Пока Бирюков помешивал в своем стакане сахар, его соседка с жадностью выпила свой.

– Хочешь еще?

– Только если вы тоже будете, – виновато улыбнувшись, сказала она.

– Буду.

– Давайте, я схожу, – предложила Катя.

Взяв пустые стаканы со стола, она вышла в коридор вагона. Вернулась через несколько минут, дребезжа подстаканниками и боясь расплескать горячий чай. Один стакан подала Бирюкову, другой поставила на столик напротив своего места, но сразу пить не стала, а грызла печенье и смотрела в окно.

Уже давно рассвело. Небо на горизонте подернулось пурпурной дымкой. Скоро обещало взойти солнце. По лугам низко стелился плотный, как дым, седой туман.

– Денек сегодня будет жаркий, – стараясь привлечь внимание своей спутницы, сказал Бирюков, кивая за окно. – Вон небо какое.

Девушка равнодушно кивнула, не поворачивая головы.

– Да… Знаешь анекдот, как еврей едет в поезде? – снова нарушил молчание Бирюков.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Едет еврей в поезде. В одном купе с ним едет молодой парень. Ложатся они спать. Еврей снимает свои красивые золотые часы и прячет под подушку. Парень видит, что у того есть часы, и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, который час?» Но еврей ничего ему не говорит, отворачивается и засыпает. Утром приезжают они в Одессу. Еврей надевает свои часы и говорит: «Сейчас десять утра». Парень удивился: «Я же вчера у вас спрашивал, почему вы вчера не сказали?» – «А! Если бы я вчера сказал, сколько время, вы бы спросили, куда я еду. Я бы сказал, что в Одессу. Вы бы сказали, что тоже в Одессу и что вам там негде переночевать. Я, как добрый человек, вынужден был бы пригласить вас к себе домой, а у меня молодая красивая дочь, вы бы ее обязательно соблазнили, и мне пришлось бы согласиться выдать ее за вас замуж…» – «Ну и что?» – «Как что? А зачем мне зять без часов?»

Рассказав анекдот, Бирюков весело рассмеялся. Девушка тоже усмехнулась.

– Ну теперь ты расскажи что-нибудь, а то все я да я.

– Я никаких хороших анекдотов не помню, – ответила она, пожимая плечами.

Размешав хорошенько сахар в своем стакане, Бирюков сделал несколько больших глотков.

После джина с тоником во рту ощущался горьковатый привкус. Даже сладкий чай не мог его перебить. Подумав, какую импортную гадость приходится пить русскому человеку, Бирюков морщась, без охоты допил чай, лишь бы не выбрасывать зря деньги.

– А, вспомнила анекдот, – тряхнув светлой челкой, сказала Катя. – Возвращается дочка под утро с дискотеки. Отец с ремнем караулит ее в прихожей. «Где ты шаталась всю ночь?» – «Папа! Меня изнасиловали!» – «Это дело на две минуты! Где ты шаталась всю ночь?»

Бирюков попытался рассмеяться, но губы его странно онемели и не растягивались в улыбку.

– Несмешной анекдот, – согласилась Катя. – Я не умею смешно рассказывать.

Бирюков хотел ответить, что она рассказывает хорошо, но вместо этого напряженно сглотнул несколько раз. В горле появилась странная сухость, так что язык приклеивался к нёбу. Бирюков потянулся к бутылке с компотом, чтобы промочить горло, но рука задрожала, и бутылка из-под кока-колы упала со стола и покатилась по полу купе. Бирюков наклонился, чтобы поднять ее. В голове у него зашумело, перед глазами замелькали черные круги, а под сердце подкатила горячая волна. Руки и ноги окаменели, налились свинцовой тяжестью.

– Что за черт?

Он попытался встать, но ноги не слушались. Его большое, грузное тело беспомощно съехало по мягкой дерматиновой спинке над полкой и повалилось на бок.

– Катя, мне плохо, позови кого-нибудь, – хотел произнести Бирюков, но язык не шевелился.

Вместо членораздельной речи он издал невнятное мычание. Катя, повернувшись, внимательно смотрела на него, не шевелясь. Самое странное, что голова Бирюкова продолжала мыслить четко и ясно, но тело перестало его слушаться, как у пьяного.

Вместо того чтобы всполошиться и позвать на помощь проводницу, Катя встала, подошла к двери купе и заперла ее на задвижку. Когда она обернулась, Бирюков невольно испугался – так переменилось ее лицо. Вместо милой девушки на него смотрела хищная тварь. Толкнув его, Катя повалила Бирюкова на полку и принялась деловито обшаривать его карманы. Сняла часы, обручальное кольцо, вытащила кошелек и бумажник с паспортом и водительскими правами.

«Вот же стерва малолетняя! – думал про себя Бирюков, порываясь вскочить или хотя бы отпихнуть воровку. – Это она мне подмешала чего-то в чай».

Ручка купе дернулась. Затем в дверь сильно постучали:

– Стаканы сдавайте. Через десять минут прибываем.

Катя замерла на месте.

– Сейчас, минутку! Я вам сама занесу! – крикнула она через дверь.

Проводница, недовольно бормоча, удалилась.

Катя пошарила по всему купе, но больше ничего ценного не нашла. Сумка, где лежали все деньги, выданные Бирюкову супругой на поездку в столицу, была засунута в багажное отделение. Катя попыталась приподнять полку вместе с Бирюковым, но у нее ничего не вышло. В это время в дверь купе снова настойчиво забарабанила проводница.

– Москва! Сдавайте стаканы.

– Сейчас-сейчас!

Пнув Бирюкова на прощание коленом в пах, Катя шепотом обложила его трехэтажным матерным ругательством, отперла дверь и выскочила из купе, чуть не сбив с ног удивленную проводницу.

Испуганно косясь на распростертого на полке Бирюкова, проводница быстро вошла в купе, сгребла со стола стаканы и вышла, бормоча себе под нос, что, мол, устраивают тут публичный дом, ни стыда ни совести… Через некоторое время поезд замедлил ход, дернулся несколько раз всем составом, заскрипел, заскрежетал и остановился. Бирюков слышал, как мимо него по коридору, оживленно болтая, пробираются в тамбур остальные пассажиры. Он несколько раз пытался закричать, но не мог, попытался подняться, но вместо этого скатился с полки на пол.