Булыжник под сердцем - Джулз Денби Страница 6

Я нажала «паузу». Перемотала. Нажала «играть».

– То есть, – ровно переспросила я, – как это «понятия не имею»? У тебя же должен быть какой-то план номера, анекдоты и все такое. Ну, ты же юморист? Что ты на сцене делать будешь?

Она вздохнула, наклонилась и подтянула чулки, державшиеся, как я заметила, под коленками на красных и черных кружевных подвязках. Пожевала щеку и искоса глянула на меня. И тут ее прорвало:

– Ну, понимаешь, я же выступала всего раз, да и то случайно. Я помогала Грэму в баре, в «Погребке», ну, знаешь, на входе там и по залу, а юморист не явился. Тогда он говорит, Грэм то есть говорит, мол, лезь на сцену, расскажи им историю о знакомой стриптизерше и ее питоне, который страдал недержанием. Понимаешь, я ему вечером эту байку рассказала, и Грэм решил, что это смешно. Попросил меня выступить, сказал, что эти «юмористы», которых он нанимал, и бабу-то не могут завести, не говоря про зал. Ну, в общем, когда этот тип не появился, вышла я. Было здорово, мне понравилось. Как с высокого трамплина в бассейн – только лучше, вода в нос не попадает. И я рассказала про другое – ну, о себе и моих знакомых. В общем, все смеялись, бутылками никто не закидывал, вот я и решила, почему бы нет? Нужно что-то делать с жизнью – этот блядский отдел соцобес-печения у меня уже в печенках, и эти их списки, и правильные работы – может, у меня вот такое получится. А сегодня Грэму позвонил этот тип, Спайк, сказал, что меня тогда видел, и попросил мой телефон – ему, видишь ли, очень грустно, что в программе так мало женщин. Он отчаялся и позвонил мне, а я согласилась. Но я не рассказываю анекдоты, это ничего?

Я обалдела. Но она смотрела так печально, что я только сказала – да, хорошо, но сердце мое ушло в пятки: я представила, как она будет выступать перед толпой злобных ужратых отморозков, я же, блядь, знаю, что вот такие уроды сегодня и будут в зале. Хотя, может, они свалят в бар, рассуждала я, – все-таки Джейми выступает каких-то пятнадцать минут, что может за это время случиться?

Хочется сказать, что умиротворение и счастье воцарились в мире, когда мы, загибаясь от смеха, выползли на улицу. Очень хочется, но вы угадали, да – это было бы ложью. Я оставила Джейми в конторе с книжкой, которую она извлекла из своей волшебной сумки, и потащилась в зал.

Там творился сущий кошмар. Все орали друг на друга. «Цыплячьи живодеры» свалили в праведном гневе, прихватив не только свое барахло, но и значительную часть чужого. «Лимонные поросята» пострадали больше всего и едва не рыдали – насколько могут рыдать суперкрутые короли индипопа. Музыканты – господи боже.

Когда я наконец со всем разобралась, до концерта оставалось всего ничего. Публика подтянулась и запаслась алкоголем. Вскоре возникло небольшое затруднение: художник по свету обдолбался в ноль. К счастью, его заменили электриком – гениальный ход, ибо указанный электрик давно порывался и вообще, как выяснилось, талантливый и симпатичный малый… «Лимонные поросята» выступили без особых проблем: вышли, сыграли и ушли со сцены – скукотища – затянув всего на десять минут. Для них неплохо.

Радикальный фокусник Сай оказался и впрямь радикальным – он не умел показывать фокусы. Впрочем, такую некомпетентность и злость одураченная аудитория посчитала частью представления. Большая часть публики все еще торчала в баре, так что остальные, пробившись к самой сцене, посмеялись от души. Особенно когда Сай чуть не вышиб себе мозги дубинкой в жизнерадостную полоску. Сай остался вполне доволен. Заявил, что зрители были в восторге – хотя при таком таланте неудивительно. В общем, вы поняли. Но, по-моему, зря его мамаша кричала, топала и свистела всякий раз, когда он все же умудрялся порадовать публику.

Затем, под вопли четырех своих девчонок и бубнеж шести алкашей, на сцену, тряся дредами, поднялись «Ученые». Что тут сказать? Наверное, я безнадежно отстала от моды, но пели они дерьмово.

Три раза выйдя на бис (о чем никто не просил), «Ученые» наконец свалили, и мы выпустили женский хор. Мы уже кардинально отставали от графика, зато хотя бы зрители приползли из бара, и зал был набит битком, а поклонники и партнеры женского хора – публика весьма пристойная. Я воспользовалась затишьем и слиняла проведать Джейми.

Я тихо открыла дверь – вдруг она отдыхает, – и вошла. Джейми смотрела в окно на городские огни и курила… Я не знала, что она курит, о чем и сообщила. Джейми повернулась ко мне и улыбнулась:

– Да, но только если нервничаю. Могу в любой момент бросить, честно, в отличие от большинства, я без них проживу… Ну как там?

– Нормально. Выступает хор. Слышишь? Надрывают йодлем свои горлышки, храни их господь… Ты следующая. Ровно пятнадцать минут, боюсь, мы и так уже выбились из графика.

– Ничего страшного… я все равно не знаю, о чем говорить. В голове совершенно пусто…

Теперь я знаю: у нее всегда так, будто страх сцены отключает ей мозги начисто. Но потом все нормально – доктор Сцена ее никогда не подводил. А в первый раз я была в шоке. Неужто она из тех, кто искрит шутками в барах, а на сцене теряется намертво? Поверх грима у нее выступила испарина; Джейми столь осязаемо перепугалась, что я сама занервничала. Я тупо уставилась на нее, затем встряхнула головой:

– Не волнуйся, дорогая, все будет… замечательно… Она посмотрела на меня, глаза в глаза.

– Я не знаю, о чем говорить, – в оцепенении повторила она и вновь развернулась к окну, дрожащей рукой сжав сигарету.

Я была в ужасе. Времени собраться и сделать рывок – кот наплакал, а в таком состоянии? Я очень сомневалась, что ей удастся.

Я сказала, что еще за ней вернусь, и понеслась вниз через две ступеньки. Женский хор радостно убивал песню «Уважение» [6]– кстати, одну из моих любимых. Зрители плясали и аплодировали. Я чувствовала себя как угорь на сковородке. Когда они, все четырнадцать человек, сошли со сцены, я кинулась за Джейми. Та выглядела еще хуже. Сцена была готова; зрители в смутном предвкушении толкались ближе к сцене.

– Иди, детка, – кивнула я.

Она посмотрела на меня, как ребенок перед поркой, и вышла.

И случилось чудо. На сцену ступил абсолютно другой человек. Я поняла, почему Джейми говорила о прыжке с трамплина. Казалось, она провела на подмостках всю жизнь, миг – и вот она расслаблена и спокойна. Джейми типа продрейфовала к микрофону – так, будто ничто в мире ее не волнует. И не подумаешь, что у нее вообще нервы есть. Кислотно-розовые губы слегка улыбнулись, Джейми поболтала с занудами в зале, а затем ринулась в байку про стриптизершу – так, будто рассказывала ее с рождения.

Верно, Джейми не рассказывала анекдоты. Она разговаривала, как будто перед ней друзья, как будто все они вместе, они партнеры, не просто зрители и актер. Честно сказать, это было и не актерство. Она была собой, без масок и прикрас. И тривиальная история становилась комичной и трагической, сладостно-горькой, яростной. Джейми как-то заставляла нас понять, каково это – выходить к пьяным, ухмыляющимся, дрочащим мужикам и вечер за вечером перед ними раздеваться. И что мужчины в душе совсем не такие – просто им стыдно показать друзьям свою неловкость и смущение. Что некоторые ненавидят и презирают стриптизерш – из страха, перерастающего в омерзение. Как они хотят выебать стриптизершу, считая тех грязными коровами, которые готовы в постели на любое унижение; не то что их правильные барышни, строящие из себя девственниц, даже если носят «экзотическое» белье и перетрахались с половиной бара. Это же – «порядочные» девушки, те, на которых женятся. А стриптизерши – отбросы, с которыми можно перепихнуться и забыть, похваставшись друзьям, как она дала засадить ей в жопу.