Бог Огня - Василий Казаринов Страница 6

* * *

Дом состоял из обширной гостиной с просторными окнами, служившей прежнему хозяину чем-то вроде рабочего ателье, тесной кухни с газовой плитой, питавшейся от большого красного баллона, столь же тесной спальни, узкое пространство которой было практически полностью поглощено кроватью с массивными дубовыми спинками.

Электричества в доме не было — на этот счет он был уведомлен хозяйкой, — поэтому по дороге завернул в спортивный магазин, где покупал одежду, и приобрел большой фонарь с криптоновым отражателем.

Фонарь так и остался в прозрачной пластиковой упаковке.

В бывшей мастерской, обстановку которой составляли массивный платяной шкаф, кованый сундук невероятных размеров, пара неудобных, с высокими прямыми спинками кресел возле закопченного камина с низкой чугунной решеткой, длинный, во всю стену, деревянный стол, несколько грубо сработанных, зато уж вечных деревенских стульев, на стеллаже, полки которого ритмично линовали глухую стену над камином, среди множества глиняных горшков, плошек и еще каких-то посудных предметов он обнаружил две длинноносые керосиновые лампы.

Керосин маслено поблескивал в пятилитровой медицинской бутыли под столам.

— Нет проблем, — сказал светловолосый, насаживая стеклянный чехол на круглую рабочую площадку лампы. Вспыхнули два длинных плоских фитиля; он подвернул настроечное колесико, принуждая пламя не коптить.

Затем он разобрал вещи, аккуратно сложил их на полки шкафа, разделся, притушил лампу и лег спать.

Проснувшись в шесть утра, он облачился в шорты, натянул кроссовки, тщательно и туго их зашнуровал, взял кейс, который всю ночь стоял у него в ногах, и прошел в мастерскую.

Он поставил чемодан на стол, придвинул стул и с минуту о чем-то размышлял, уложив подбородок на крышку кейса, потом покрутил колесики цифрового набора, открыл замок и откинул крышку.

Дно чемодана устилал ровный слой банковских упаковок, перетянутых крест-накрест бумажными лентами.

Он вынул деньги, сложил их в несколько штабелей на столе, закрыл чемоданчик, приподнял его и тут же поставил на место.

Его явно что-то насторожило.

Он откинул крышку, тщательно ощупал обтянутое пурпурным бархатом дно чемодана.

Охотничьим ножом, купленным в спортивном магазине, вскрыл дно чемоданчика.

Под ним лежал «люгер». Тут же находилась и запасная обойма. Он вынул пистолет, взвесил его на руке, понюхал дуло.

— Грязный… — задумчиво протянул он, посмотрел на стопки денег, на раскуроченный чемоданчик и совершенно безынтонационно добавил: — Сволочи.

Он вынул магазин, ссыпал патроны в ладонь, сжал кулак и так сидел некоторое время, потом поднес кулак к щеке и, точно впав в забытье и вытягивая щекой тепло из сжимавшей патроны руки, произнес странную фразу:

— М-да, нас жалуют свинцом и порохом, как мы того желали.

Пистолет и обойму он положил в белый полиэтиленовый пакет, завернул его и тщательно перевязал бечевкой. Выйдя из дома, светловолосый направился к краю мыса, остановился метрах в десяти от обрыва, качнулся вперед-назад, как прыгун в длину перед стартом, совершил короткий разбег и метнул сверток в море.

— Сволочи, — равнодушно повторил он, следя за падением свертка в воду. — Интересно, где бы я был теперь, если б не соскочил с поезда?.. Горел бы синим пламенем.

Он усмехнулся, повторив про себя последнюю фразу. Дело в том, что среди своих у него было характерное прозвище — Бог Огня.

* * *

Он соскочил с поезда позапрошлой ночью — вслед за Айвором.

Они быстро прониклись друг к другу симпатией — едва этот грузный, одышливый человек ввалился в купе за минуту до отхода поезда. Рухнув на полку и переводя дух, попутчик вытер платком лоб, шею и с оттенком неловкости сказал:

— Меня зовут Айвор. Извините, я весь мокрый, как гусь.

— Мокрой бывает курица, — с улыбкой поправил Б. О. — А с гуся — вода.

На вид Айвору было лет сорок пять. Его можно было принять за кого угодно — грека, француза, еврея, итальянца, русского, — но только не за прибалта: темные, мелким бесом вьющиеся волосы, крупные черты лица, вылепленного плавно и мягко, без жестких штрихов, намекающий на суровый нордический характер живой блеск подвижных глаз, пухлые розовые губы и трогательная ямочка на круглом подбородке. Похоже, он был из породы людей, которые везде, куда бы их ни забросила судьба, чувствуют себя как дома. Через некоторое время Б. О. спросил, не было ли в его роду цыган.

Айвор задумался, провел ладонью по своей буйной шевелюре, медленно моргнул и сказал:

— Все может быть… Все, кто угодно, только не папа.

— А кто был твой папа?

— Мой папа в молодости был «лесным братом». А это не цыганское дело.

Он ехал до станции, название которой Б. О. ни о чем не говорило. Как выяснилось, это оказался городок неподалеку от границы. Там Айвору предстояло встретить два грузовика с медным ломом, сопроводить до таможенного поста, утрясти формальности, а потом проследовать с ними на север, к морю, где эти гайки, трубы, проволоки и черт знает что еще погрузят в трюм и отправят в Швецию.

Ближе к вечеру они сходили перекусить в ресторан. Уселись за столик. Айвор оторвался от изучения меню, покосился налево, и Б. О. отметил, что в глазах его возник характерный блеск. Он обернулся. Наискосок от них сидела симпатичная девчушка с кукольным лицом, на котором выделялись пухлые губки. Она, заметно нервничая, поминутно их подкрашивала — губы и без того отливали булатной голубизной — и ерзала. В конце концов она выразительно и звонко щелкнула пальцами и подняла левую руку с зажатой между пальцами сигаретой — так в ресторане подзывают официанта. Официант, естественно, не появился.

— У дамы проблемы, — сказал Айвор. — Ей хочется курить. Но нет спичек.

— Я тебе как-нибудь потом расскажу, чего ей хочется, — заметил Б. О., доставая из кармана зажигалку и поднимаясь с места.

Девчушка сидела на краю банкетки, выставив в проход образцово-показательные ноги в черных чулках. С длиной юбки она что-то не рассчитала или, напротив, очень хорошо рассчитала, во всяком случае, когда девица закинула ногу на ногу и поднесла сигарету к губам в ожидании огонька, стал виден край чулка, хищно ухваченный застежкой, и полоска белоснежной кожи. Б. О. положил зажигалку на стол.

— Извини, но я не халдей. — Он изобразил пальцами копию ее призывного жеста. — Я этого языка не понимаю.

Девчонка надула губы. Он наклонился и пошлепал ее по ляжке:

— Простынешь… Тут сквозит от окна.

Она поймала его руку в тот момент, когда Б. О. собирался откланяться, и удержала на месте. Кожа над краем чулка была прохладна и шелковиста, но в руке чувствовалась твердость. Б. О. шепнул ей на ухо:

— Какого цвета у тебя белье?