Право безумной ночи - Алла Полянская Страница 6

Марконов выруливает на проспект — Александровск город крупный, но проспект здесь только один.

— Смотри, это Денька!

— Как ты их различаешь? Сейчас остановлюсь.

Денька покупает в ларьке воду. Как я отличаю? Да их невозможно спутать, они очень разные, просто похожи. А люди путают.

— Дениска!

— О, мам, а ты как тут?

— Обедать с Марконовым ездила. Ты кушал?

— Не успел, а потом купил булку, но…

— Вот, денежку возьми, купи покушать. Там дома супчик свежий, я сварила, покушаете.

— Ты как, мам?

— Ничего, блокаду уколола — пока жива.

Я обнимаю его, и он послушно наклоняет ко мне голову — запах его волос, такой родной и знакомый, и сопит он почти так, как в детстве.

— Ну, ты что, мам…

— А ничего. Люблю тебя очень. Ты и Матвею купи покушать, вот, забирай деньги, не голодайте там…

— А ты?

— А мне не надо уже, я пообедала. Бери, сыночек, ничего.

— Мам, ну ты не задерживайся — тебе доктор велел лежать и отдыхать.

— Ничего, сыночек. На том свете отдохну.

— Я пойду, а то Мэтт там…

— Ага, иди.

Мне хочется побыть с ним рядом еще — но у него своя жизнь.

— Ну, ты даешь, мать. — Марконов выруливает на проспект. — Тискаешь взрослого парня прямо на улице.

— Мой ребенок, хочу — и тискаю.

Марконов хмыкнул и умолк.

Нет, то, что я сделаю, — не из-за него. Не полностью из-за него, это уже просто последняя капля. Я много лет бреду босиком по камням зимой против ветра и просто больше не могу. А главное — больше уже и не надо. Я выполнила все, что должна была сделать, и за много лет не помню ни одного радостного или спокойного дня. Постоянный страх потерять работу, постоянно надо думать, где взять денег, постоянно их недостаточно, постоянно одна — везде, во всем. И Марконов. Нет, он не виноват, что не любит меня — разве можно за такое винить? Это все я сама. Но мне очень больно.

— Все, приехали. Люша, с тобой все в поряде?

— Ага. Езжай, Виталик, спасибо за обед и за то, что подвез.

— Созвонимся.

Да, конечно, созвонимся. Я улыбаюсь этой мысли — а было бы забавно провести телефонную связь оттуда.

— Ты мой самый лучший друг.

— Ты у меня тоже. Люша, все нормально, правда?

— Да все хорошо, Виталик. Это я так чего-то…

Не могу же я тебе сказать, что сейчас выйти из машины и закрыть за собой дверь — самое тяжелое дело. И не только потому, что блокада почти отошла и боль залила мне спину тяжелым раскаленным свинцом. Но еще и потому, что я хочу коснуться твоих волос, провести ладонями по твоим щекам, заросшим светлой щетиной, еще раз увидеть твои иронично прищуренные глаза, я хочу… Да мало ли, чего я хотела в жизни. А ничего не получила, только боль, тяготы и ношу, которая мне уже не по силам.

Я выхожу из машины и иду к аптеке — нужно купить таблеток, чтобы дойти до моста.

В Александровске есть огромный мост, сверху он железнодорожный, нижний ярус для автомобилей, пешеходов и самоубийц. Высотой метров двадцать, внизу плещется река, и если упасть с такой высоты, то умение плавать никого не спасает.

Таблетка действует медленно — но действует, и я осторожно продвигаюсь в сторону моста. Уже темнеет, хоть сейчас начало апреля, неважно — темнеет еще довольно рано. Я задержалась у нотариуса, потом с Марконовым, но мне так было надо, не бросаться же вниз прямо на глазах у сограждан, это дурной тон. Боль тянет меня к земле, и мне очень хочется встать на четвереньки, но это в любом случае неудачная идея. Давай, делай шаг, еще шаг — нечего отлынивать, хватит с тебя этого дерьма. На Капустинском кладбище найдется местечко и для меня, там и отдохну.

Мост возвышается серой громадиной, пешеходные дорожки пусты. Нет, можно было бы, конечно, наесться таблеток и спокойно уснуть, но я не хочу, чтобы дети нашли меня мертвой. Я не хочу, чтобы моя комната ассоциировалась у них с моей смертью, а так Денька или Матвей станут там спать — я сменила постельное белье, все убрала, освободила шкафы. Минимум хлопот, и так им будет удобнее, им давно уже тесно в одной комнате.

Я останавливаюсь посреди моста и прячусь в нишу, достаю свои сотовые и отключаю их. Уже почти совсем стемнело, и это хорошо — мне не будет видна пропасть, в которую я сейчас шагну. Машин мало, основной поток направляется через плотину, что выше по течению, а по мосту водители едут неохотно — узко, часто пробки. И так уж получается, что здесь вечерами пусто. Что ж, граждане, пожалуй, мне пора.

Я подхожу к перилам моста — блин, больно-то как! От спасительной блокады одна лишь боль воспоминаний еще живет в душе моей, ага. Ну, сейчас все закончится. Нужно просто сделать шаг. Я берусь руками за перила и стараюсь поднять ногу, чтобы перелезть — но это не так просто, как я думала, спина болит зверски, и все, что я сейчас могу сделать, — это просто перевесить тело вниз и упасть, и это, похоже, выход. Во всех смыслах. Так, еще раз: документы и письмо у меня в комнате, на видном месте. Все вопросы с погребением тела я решила и оплатила, равно как и внесла плату за обучение близнецов до конца, наперед. Ну, и все, я свои дела здесь, похоже, закончила.

Перила холодные, и вода внизу обещает быть ледяной, но это к лучшему — когда найдут тело, от него должно остаться достаточно, чтобы опознать. И если я нагнусь еще ниже, то…

Пропасть потянула меня, и я, закрыв глаза, нырнула вниз — но чьи-то руки хватают меня и тащат назад, и боль в спине настолько невыносимая, что в глазах разливается тьма, но я из последних сил вырываюсь и лечу вниз. Увидимся, ребята, потом. Всех люблю, всем удачи.

— Проклятая идиотка, только и дела мне, что ловить тебя! Едва сам не сверзился вниз!

Это не совсем похоже на приветствие святого Петра, и вообще это место не похоже на рай или ад, к тому же тоннеля тоже не было, и у меня ощущение, что произошло крупное мошенничество и я все еще среди живых, хотя в упор не понимаю, как такое могло случиться.

— Не молчи, давай, говори что-нибудь!

Кто-то отвешивает мне пощечину, и я начинаю думать, что все-таки попала в ад. Боль в спине совершенно адская. Я не могу пошевелиться, но одежда на мне сухая, а сама я жива. Но как?!

Я открываю глаза — я лежу на заднем сиденье внедорожника, а надо мной возвышается громадный мужик, заросший какой-то несусветной бородой, пахнущий непонятно чем — не то рыбой, не то дымом, и ругает меня каким-то совершенно ультрафиолетовым басом.

— Очнулась? Все, выметайся.

Он дергает меня за ноги, боль стреляет мне в голову, и я оказываюсь около машины. Стоять я не могу, а потому просто опускаюсь на землю.