Отпущение грехов - Марина Серова Страница 6

– Но это еще не все, – сказал он совершенно без выражения. – Рассказы о страшных аномальных явлениях и изрубивших себе руки старушках – это, конечно, занимательно. Но малоосязаемо. Так вот, Женечка… я принес доказательство того, что меня действительно посещали ночью.

И Докукин бросил на журнальный столик сложенный вчетверо лист бумаги.

– Это я нашел утром… то есть когда проснулся… очень поздно, в час дня… и подумал, что пора бы ограничить общение с компьютером и лимитировать работу в лаборатории… а то слишком я перегружаю себя. Эта бумага лежала у ножки кровати…

Я не без трепета развернула лист и увидела обыкновенную компьютерную распечатку. Три строчки крупным шрифтом, гласившие: «Будьте сегодня в 18.00 возле ресторана „Джентльмен удачи“. Сядьте за дальний угловой столик. Настоятельно не рекомендуем пропускать эту встречу или обращаться в милицию. Не бойтесь».

– Вот это уже ближе к истине. А то, понимаешь, чертовщина всякая…

– Но эта бумага вовсе и не доказывает, что в нашем поселке не пахнет этой чертовщиной. С тех пор как половодье затопило кладбище, ночью на улицу осмеливаются выходить только отчаянные смельчаки… в основном алкаши, у которых кончился самогон.

– Погоди. Что ты там сказал о затопленном кладбище? Ты что, хочешь сказать, что это как-то связано с теми аномальными происшествиями в вашем микрорайоне?

– Все жители в этом уверены. А среди них, если хочешь знать, немало очень образованных и здравомыслящих людей… а не то, что ты там подумала: темные старушки с образованием в два класса церковно-приходской школы, синеморы, которые имя-то свое не всегда помнят, да шпана…

– Ага… опись гаешная халабудит, – согласилась я.

– Чего?

– Да это у Довлатова есть такой герой… Михал Иваныч Сорокин. Это он так говорил о распоясавшейся молодежи: дескать, опись гаешная халабудит. Ладно. – Я взглянула на часы. – Времени тебе осталось уже не так много. Что думаешь делать?

Он поднял на меня искаженное мучительной нерешительностью и откровенным страхом лицо:

– Не знаю…

– Может, тебе просто не идти?

– Вот я и пришел к тебе, чтобы ты посоветовала… ты ж в этих делах человек опытный, так что… м-м-м… вот.

Я пожала плечами.

– Ну, даже не знаю… у меня, конечно, были на этот вечер совершенно иные планы, но… почему бы и не сходить в «Джентльмен удачи»?

– Женечка! – умоляюще проскулил он и посмотрел на меня взглядом, каким щенок смотрит на своего хозяина, когда тот раздумывает, наказывать ли ему нашкодившего питомца или же не стоит.

Я решительно поднялась:

– Ну что же… тогда подожди меня здесь, я пойду соберусь. Посмотрим, что там за чертовщина.

Докукин издал неопределенный горловой звук, вероятно, свидетельствующий о некотором облегчении, посетившем его скорбную душу. И начал натягивать на лысеющую – несмотря на молодость – здоровенную башку свой нелепый донкихотский шлем…

Пока собиралась, я непрерывно думала о том, что рассказал мне Николай Докукин. Несмотря на его импульсивность, впечатлительность, рассеянность, противоречивость и явную склонность к ипохондрии и копанию в себе, он тем не менее всегда оставался трезвомыслящим человеком и никогда не увлекался эксцентричными веяниями в жанре оккультизма, мистицизма, магии и прочего большого и малого шарлатанства. И уж тем более Николай никогда не стал бы с таким ужасом рассказывать о совершенно непостижимых с точки зрения здравомыслия происшествиях.

И эта старушка с топором, рубящая собственные руки…

Я взяла трубку телефона и набрала рабочий номер моего старого знакомого – не самого последнего человека в структурах городского Управления внутренних дел. Представившись, запросила у него информацию по летальному исходу в поселке Заречном за такое-то число.

– Одну минуту, Евгения Максимовна, – проговорил он. – Одну минуту…

Ждать пришлось, скажем, не минуту, а несколько больше. Но предоставленная информация была исчерпывающей. Жительница поселка Заречный, Заводской район, Мария Алексеевна Житинкина, 1923 года рождения. Найдена мертвой в собственном доме. На предплечье левой руки обнаружено несколько глубоких рубленых ран. Кость сломана. Экспертизой установлена смерть от обширного инфаркта. Подробнейшее перечисление итогов патологоанатомической экспертизы я почти что пропустила мимо ушей, потому что перечень бесчисленных заболеваний старушки не играл особой роли.

Главное, что она не страдала сенильными психическими расстройствами – маразмом, старческими психозами и так далее. Что в сочетании с фактом нанесения самой себе множественных травм выглядит довольно подозрительно.

Об этом я и спросила у своего информатора.

– Ты знаешь, Женя, – перешел он на неофициальный тон, – лично я полагаю, что даже если сводить подобные случаи к факту насильственной смерти – это все равно чистый «глухарь». Нераскрываемое дело. Этот поселок Заречный – край географии, и живут там в большинстве случаев такие милые люди, что их показаниям грош цена.

Я поблагодарила его и положила трубку.

Часть рассказа Коли Докукина оказалась истинной правдой. Если опускать подробности касательно танцев черных и зеленых змей…

В тот момент, когда я уже выходила из комнаты, зазвонил телефон. Я поморщилась и подумала, что это, вероятно, тот самый назойливый знакомец, который так настойчиво приглашал меня в ресторан, но трубку все-таки сняла.

– Добрый вечер, могу я слышать Женю Охотникову? – прозвучал веселый молодой мужской голос.

– Можете, – хмуро ответила. – Женя – это я. Слушаю вас.

– Как, Женька, ты все еще жива?

Этот вопрос застал меня врасплох – не вследствие своей вопиющей бестактности и фонтанирующего жизнерадостного юмора, который лучился в каждом слове этой фразы. По другой причине. Просто потому, что подобные слова могли исходить из уст только одного человека на земле – моего старого, можно сказать, боевого товарища Кости Курилова.

Правда, старым товарищем его можно было считать только потому, что каждый год, проведенный если не бок о бок, то по крайней мере в одном городе с Костей, можно было считать за десять.

Боевое же наше товарищество действительно закрепилось в боях. Правда, преимущественно между собой.

Большую часть своей жизни он проводил в разъездах. В его крови бурлил так называемый «синдром бродячей жизни». Во многом это объяснялось тем примечательным обстоятельством, что человек по фамилии Курилов все еще находился в федеральном розыске за ряд дерзких краж со взломом, совершенных в период с тысяча девятьсот девяносто седьмого по текущий двухтысячный год.

И взламывал он не какие-нибудь сторожки и платяные шкафы, а новейшие швейцарские сейфы с высочайшей степенью защиты и пожизненной гарантией. Брал оттуда Костя не тривиальные пачки с баксами (хотя и этим, само собой разумеется, не брезговал), а секретнейшую документацию по заказу крупных финансовых группировок, а по отдельным данным – и спецслужб.