Дело княжны Саломеи - Эля Хакимова Страница 6

Осанке управляющего и его роскошным бакенбардам позавидовал бы директор банка, одет он был на английский манер, так что Грушевский невольно одернул свой старенький летний сюртук из светлой чесучи. Сей солидный господин, к которому проводили прибывших гостей, сразу вспомнил письмо фрейлины, с хорошо скрываемым интересом незаметно оглядел Тюрка (едва обратив внимание на Грушевского). Почтя за благо встать из-за огромного стола красного дерева, он лично провел гостей по правому крылу первого этажа, небрежно указывая то на гаридон с жирандолью, то на бронзовый торшер, оставшиеся еще от первых владельцев усадьбы. С особенным пиететом и гордостью он демонстрировал новоприбывшим электрическое освещение, телефон и ванные комнаты с отдельными туалетами. В связи с наплывом гостей перед свадьбой в самом доме комнат не осталось, извинился управляющий, но уважаемым гостям приказано выделить домик в китайском стиле, сразу за теннисным кортом, куда их проводит старший лакей. На чье попечение управляющий их и оставляет, а сам удаляется.

Лакей оказался болтливым малым с хитрой рыжей физиономией, который пользовался полным доверием импозантного управляющего, вследствие чего и знал себе цену. Он продолжил экскурсию по дому, поочередно проводив экскурсантов через анфиладу парадных комнат — Голубая гостиная, Большая библиотека, Рыцарский зал, Главная столовая, Первая буфетная, Вторая буфетная, Античный зал и еще много-много всяких помещений, подавляющих своей роскошью и просто хрустевшей на зубах новизной. В какой-то момент осоловевший Максим Максимович вдруг понял, что в одном из пройденных залов он потерял своего подопечного. Бросились обратно, насилу отыскали его.

Нашли Тюрка в большом двусветном зале, стены которого от потолка до пола были увешаны картинами. Люди в старинных нарядах смотрели с портретов кисти признанных мастеров милой старины. Жан-Луи Вуаль, Ричард Бромптон, Август Ритт, Доменико Бранди — назубок выстреливал заграничные имена лакей. Все эти сокровища прилагались к усадьбе, купленной купцом в приданое. Иван Карлович балансировал на хрупкой конструкции из покерных столиков, креслиц с изящными гнутыми ножками и оттоманки. Он с интересом разглядывал обратную сторону картины, снятой со стены почти под потолком.

— Иван Карлович, что с вами?! — воскликнул Грушевский, расстроенный своей неудачей на ниве заботы о больном.

— «Без дела и без скуки сижу, поджавши руки», — Тюрк прочел надпись, оставленную для потомков неким графом Данилой Паниным в парике и голубом кафтане на своем портрете кисти Боровиковского.

— Вввы барин, тогой, — рыжий, отворачиваясь и подглядывая одним глазом в ожидании неминуемой катастрофы, спрятался за спину Грушевского, — не балуйте…

Наконец Максим Максимович опомнился и, подтолкнув лакея, бросился вместе с ним на выручку альпинисту. Звук падающей мебели заглушил жалкое блеяние старшего лакея.

— Что это вы, Кузьма Семеныч, по полу ползаете, прямо как дите малое? — почти сразу же раздался тонкий и весьма высокомерный голосок сверху.

В картинную галерею заглянула прехорошенькая горничная в форменном платье, крахмальном белом переднике с крылышками на плечах и уличной шляпке крайне легкомысленного фасона. В руках бойкая девушка держала огромную коробку с надписью модного цветочного магазина на Невском проспекте.

— Фенька! Куды шлялась? — придав голосу всю возможную строгость, вопросил ее рыжий парень, стараясь выкарабкаться из-под завалов мебели без ущерба чину и достоинству.

Что за девка, чертыхнулся про себя старший лакей. Характерец не по чину, никакого уважения, а ведь как хороша, да по-французски так и чешет! Не смотря на капитал, скопленный Кузьмой Семеновичем, и должность старшего лакея в таком не старом возрасте, ему никак не удавалось отбить у Феньки тягу к городским господам и глупым мечтам об образованном супруге. Почти гарантированное место управляющего на кожевенной фабрике Зимородова и капиталец, достаточный хоть для открытия мелочной лавки в Санкт-Петербурге, казались ей менее интересными, чем бриллианты Тэта и мерзкие стишонки плюгавого студента! Доносила ему горничная, которая жила в светелке вместе с Фенькой, что именно та прятала под подушкой, бережно завернутое в платок с вышитыми амурами.

— Управляющий приказал забрать со станции свежие орхидеи для барышни, поезд опоздал, — без тени смущения соврала Феня. Она невинно взмахнула пару раз длинными ресницами, демонстрируя прелестные темные глаза, которые так и искрились смешинками. Черные брови вразлет больше пристали бы благородной даме, чем служанке.

— Врешь, вон господа с поезда давно уже в доме, — поймал ее с поличным лакей и совсем уж было собрался устроить выволочку врушке, да Максим Максимович откашлялся, призывая на помощь, ибо часть мебели, от которой так быстро освободился Кузьма, погребла под собой Грушевского. Феня снова прыснула со смеху, прикрывая ладошкой алый ротик с пухлыми сочными губками.

— Ну, некогда мне тут с вами passer le temps, цветы завянут, — прощебетала Феня и, напоследок довольно презрительно фыркнув, проворно скрылась в анфиладе. Эту самую девушку Грушевский имел удовольствие видеть на станции в компании молодого человека городской наружности, который все время норовил отвернуться от публики. Аграфена ела мороженое, которым ее угостили, и напропалую кокетничала, используя весь арсенал своих женских хитростей.

Выбравшись из-под мебельного завала, Грушевский заметил, что горничная исчезла, а на ее месте теперь высится мощная фигура женщины в атласном купеческом платье.

— Аграфену я наверх отослала, а тебя, Кузьма, к управляющему требуют, — низким голосом, заполнившим все помещение, пророкотала гренадерского роста купчиха. — Всех к себе собрал, видно, случилось что. Я к старцу, понадоблюсь, туда за мной пришлите.

— Домна Карповна, — заспешил лакей, — не сочтите за труд, проводите гостей в китайский домик. Господа, пожалуйте за Домной Карповной, они-с покажут дорогу.

И стремительно исчез, демонстрируя дисциплину и субординацию, отлично налаженную управляющим. Купчиха стояла и молча наблюдала за Грушевским, который спешно старался привести себя в порядок. К его досаде, виновник кутерьмы, каким-то чудом не упавший вместе со спасателями, стоял как ни чем не бывало у окна и все так же внимательно разглядывал оборотную сторону картины. На женщину он обратил внимания меньше, чем на стрекозу, залетевшую в открытое настежь французское окно соседней столовой.

— Грушевский, Максим Максимович. А это Тюрк, Иван Карлович, любитель живописи…

— Нет.

— Что, простите, нет? — не понял Грушевский, обернувшись к Тюрку.

— Я не любитель.

— Но позвольте, зачем же вы, бога ради, полезли за картиной?!

— Посмотреть надпись.

— Ну, знаете!.. — в растерянности развел руками Максим Максимович. Это было выше его понимания. Так, значит, они не картины по галереям смотреть таскаются, а какие-то никому не нужные писульки на обороте!