Визит дамы в черном - Елена Хорватова Страница 6

«Пошлый» было любимым определением Фионы. Например, все наряды Марты, даже самые лучшие, сделанные у хороших модисток в Варшаве по парижским журналам, казались Фионе «пошлыми».

— Я удивляюсь, как ты можешь так пошло одеваться, — говорила она Марте. — У тебя нет настоящего стиля, а только пристрастие к польскому трехгрошовому шику. Походи по дорогим петербургским салонам, здесь тоже, конечно, не Париж и даже не Нью-Йорк, но все же… Хоть присмотрись, что носят в столице. Тебе необходимо срочно заменить свой провинциальный гардероб…

Наверное, поэтому Фиона и не знакомила Марту со своими друзьями — стеснялась ее провинциального вида. Марта не спорила, но отказываться в угоду Фионе от любимых платьев не спешила. Никто не смог бы доказать Марте, что наряды, с такой любовью выбранные для нее бабушкой, ей не к лицу.

Пусть Фиона в черных муарах и страусовых перьях наслаждается своими успехами, а Марта проводит вечера в одиночестве… Просто нужно уметь ждать.

И вот наконец поклонник появился и у Марты — корзиночка парниковых фиалок это доказывала.

Квартира, в которой отец поселил Марту, была просторной, шестикомнатной и полупустой — обстановки минимум, только самое необходимое. Но поначалу это Марте даже понравилось — после бабушкиного дома в Варшаве, тесно уставленного резными столиками, диванчиками, сервантами со старым фарфором, горшками с мощными фикусами и кадками с пальмами, а еще более, после загородного дома отца, набитого чужими сундуками и шкафами, новое жилище казалось наполненным светом и воздухом.

Кроме гостиной и столовой, в квартире было три спальни — Марты, Фионы и гостевая. Клавдия Тихоновна разместилась в маленькой комнатке в конце коридора, у черного входа.

— Ну как, нравится тебе здесь? — спросил отец, когда привез Марту с ее чемоданами с вокзала в новый дом.

— Да, папа, большое спасибо, — прошептала девушка.

— За что спасибо? Дом со всеми квартирами записан на твое имя по завещанию матери. Достигнешь совершеннолетия — сможешь сама всем распоряжаться.

Отец помолчал, потом, словно вспомнив что-то важное, добавил:

— Это я когда-то построил этот дом для вас с мамой!

В прихожей топтался дворник, помогавший переносить вещи Марты из пролетки извозчика.

— Получи, любезный, — отец протянул ему целковый. Чаевые были более чем щедрые, с авансом за возможные услуги в будущем.

— Премного обязаны, ваша милость. — Дворник зажал рубль в руке, но почему-то не спешил уходить. — Стало быть, не признали меня? Ну что ж, немудрено… А вы ведь сами тогда меня нанимали, хозяин!

Дворник говорил как-то странно, многозначительно и делал паузы, глядя в глаза Багрову.

— Так и не признали, ваша милость? А уж я-то вас помню, уж как помню… Федор Иванович! Хоть вы и сильно изменились…

Лицо отца как-то скривилось, и он раздраженно ответил:

— Ладно, ступай! Позже спущусь во двор, тогда потолкуем. Я ценю благодарных людей.

Клавдия Тихоновна, которая уже несколько дней как поселилась в квартире Марты, подогрела самовар и пригласила отца с дочерью к чаю. Но Федор Иванович вдруг куда-то заторопился и, оставив Марту в ее новом доме, поспешно ушел.

На следующий день в квартире появилась Фиона, и три таких разных женщины стали обживаться на новом месте, привыкая и к дому, и друг к другу. Вскоре была нанята кухарка Маруся, на которую практичная Клавдия Тихоновна возложила обязанности «прислуги за все». Маруся долго торговалась с экономкой по вопросам увеличения платы и сокращения своих обязанностей, но смогла избежать только стирки постельного и столового белья (его решено было отдавать прачке) и мытья окон (для этого предполагалось нанимать специальную поденщицу). Постель для Маруси устроили в каморке при кухне, чем кухарка тоже осталась недовольна — комната, занятая Клавдией Тихоновной, нравилась ей гораздо больше.

— Вы бы, Клавдия Тихоновна, в третью спальню-то перешли, ведь пустует, а комнатку для прислуги мне уступили, всем бы было сподручнее, — канючила Маруся.

— В третьей спальне сам останавливаться будет, барин-то наш, отец Марты Федоровны, если из Павловска в Петербург приедет. Мало ли, когда у него тут дела появятся, а комнатка для него вот она, всегда в готовности. А ты при кухне ночевать будешь, не велика барыня. Ты, Маруся, я смотрю, без всякого понятия, как тебе повезло на такое место поступить. Работа здесь не сложная — готовки мало, барышни все больше кофеем норовят питаться, обед их и не заставишь есть. Это тебе не на семью из десяти человек варить. Те блюда, что поделикатнее, я сама готовлю, тебе только что попроще придется делать. Уборка опять же несложная — мебели немного, просторно. Бывают господа, у которых книги по всем стенам, пока пыль оботрешь, семь потов сойдет. Или гости каждый день, а потом посуду до утра мой и ковры чисти… Или растений в горшках по пятьдесят штук держат, и раз в неделю всем цветам листики промывать положено, да еще, не дай Бог, веточку какую сломаешь — получай выговор. Не жила ты еще, я смотрю, у настоящих-то господ, неученая пока. Да у тебя работа здесь — не бей лежачего! Две барышни, чистенькие, аккуратные, малоешки, и я тоже по хозяйству целый день кручусь. Грех тебе жаловаться!

Маруся согласилась. Но через пару дней, сведя знакомство с прислугой из соседних квартир, рассуждала на заднем дворе в кругу своих новых товарок:

— Господа мои хорошие, хулить особо не за что, но жадноваты. Нет чтобы двух прислуг держать, все на одну свалили. Горничной для уборки уж так не хватает… Мне и на кухне дела полно, так изволь еще и веником махать. А Клавдия-то, экономка, карга старая, тоже барыню из себя корчит и за каждым куском в доме следит. Вчера оговорила, что сахара много в чай кладу. Ей-то что? Сахар барский… Может, и надо бы другое место подыскать, да только барышню нашу Марту Федоровну оставить жалко. Уж больно тихая, голоса не повысит никогда — этакую хозяйку не враз найдешь. А вот компаньонка ихняя, Фиона (размалеванная такая, стриженая — видали ее?) большие сомнения у меня вызывает. Хоть она мне и пузырек одеколона подарила, а видно, что не от души. Ладно уж, поживу пока у этих…

Аскетичная пустота квартиры, поначалу восхитившая Марту, быстро надоела и стала раздражать. Казалось, в просторных комнатах слишком гулко звучат шаги и эхо разносит по углам голоса. Чистые стены не могли предложить глазу ничего, кроме мелких букетиков на обоях — ни картин, ни портретов в рамках, ни фарфоровых тарелок с пастушками, ни немецкого барометра в резном деревянном футляре, ничего, что, по мнению Марты, делало бы дом обжитым.

Молодая хозяйка решила как-то обустроить свое новое жилье. Недалеко от дома она обнаружила антикварную лавочку и стала часто туда заходить, покупая время от времени какие-то безделушки. Вскоре ее комнату украсили две китайские фарфоровые вазы, картина (по мнению Фионы, «на редкость пошлая»), изображающая девушку на увитом плющом балконе, бронзовая лампа с зеленым стеклом и статуэтка в виде лежащей борзой. Может быть, эти вещи и не отличались строгим вкусом, но Марте казалось, что теперь ее спальня стала не такой безликой.